Бесы: Роман-предупреждение

«Кучки» отыграны, покупка не состоялась, Ставрогин отне кивается: «Возьмите Шигалева, а меня бросьте в покое…» Вот здесь и является, наконец, Шигалев, «гений вроде Фурье». Ти рада о Шигалеве — это откровенная реклама вполне умозри тельной и абстрактной схемы, которую Петр Степанович обильно украшает собственными фантазиями. Достаточно сопоставить: Цитата из Шигалева Комментарий Петра Верховенского «У него хорошо в тетради… у него шпионство. У него каж «Высокий уровень наук и та дый член общества смотрит лантов доступен только выс один за другим и обязан до шим способностям, не надо носом. Каждый принадлежит высших способностей!.. Ци всем, а все каждому. Все рабы церону отрезывается язык, и в рабстве равны. В крайних Копернику выкалывают гла случаях клевета и убийство, а за, Шекспир побивается ка главное — равенство. Первым меньями — вот шигалевщина! делом понижается уровень Рабы должны быть равны: без образования, наук и талан деспотизма еще не бывало ни тов». свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина». Канцелярский тон и докторальный стиль Шигалева, пунк ты формул из тетради Шигалева дополняются азартом Петру ши, метафорами и живыми образами земного рая, поэтом ко торого на мгновение становится Верховенский. Собственно, вторая часть монолога — это уже только Вер ховенский, хоть еще и под видом «гения» Шигалева. Сплошная контаминация ключевых слов из «системы», вставленных в па радоксы Петра Степановича, с его же программными полити ческими заявлениями, должны произвести впечатление: здесь, опять-таки под маркой Шигалева, Верховенский продает се бя, навязывая Ставрогину уже знакомое «мы»: «Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат, мы всякого гения потушим в младенчестве… Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители… Желание и стра дание для нас, а для рабов шигалевщина». Шаг за шагом про двигается к цели Петр Степанович, пробуя на авось то или иное средство. Разукрасив шигалевщину, он бросает предпоследний свой пробный шар: «Знаете ли, я думал отдать мир папе. Пусть он выйдет пеш и бос и покажется черни… и все повалит за ним,

301

даже войско. Папа вверху, мы кругом, а под нами шигалевщи- на… Говорите, глупо или нет?» Петруша отчаянно блефует, стремясь выведать, понять уровень властных притязаний Ни колая Всеволодовича, и на первую же недовольную реплику собеседника («Довольно, — пробормотал Ставрогин с доса дой») взрывается в восторженной экзальтации: «Довольно! Слушайте, я бросил папу! К черту шигалевщину! К черту папу! Нужно злобу дня, а не шигалевщину, потому что шигалевщина ювелирская вещь. Это идеал, это в будущем. Шигалев ювелир и глуп, как всякий филантроп. Нужна черная работа, а Шига лев презирает черную работу. Слушайте: папа будет на Запа де, а у нас, у нас будете вы!» По первому кивку Петруша предает и бросает все свое войско — гений снова становится глупцом-филантропом, мыслитель — бесполезным ювелиром. Шигалев теперь ни к чему, он только мешает, заслоняя гений Петра Степановича, который празднует рождение идеи: «Но я выдумал первый шаг. Никогда Шигалеву не выдумать первый шаг. Много Шигале- вых! Но один, один только человек в России изобрел первый шаг и знает, как его сделать. Этот человек я». Первый шаг, ради которого с увлечением и энтузиазмом столько времени хитрил и интриговал Петр Степанович, был сделан; великая тайна здесь, сию минуту, вышла наружу: во главе смуты должен стать предводитель-вождь, на роль которо го Верховенский умоляет согласиться Ставрогина. Однако первый шаг предполагает второй, и в упоении, в без удержном порыве, почти в горячечном сумасшедшем бреду выбалтывает Петр Степанович сразу все свои стратегические планы: цели и сроки смуты, характер власти, статус вождя. «Мы проникнем в самый народ», — провозглашает Верхо венский. При ближайшем рассмотрении самые неотложные, самые первоначальные цели главарей смуты — нравственное разложение народа, «одно или два поколения разврата… не слыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь — вот чего надо». Неоднократно на протяжении романа назначает Петр Верхо венский сроки смуты: в мае начать, а к Покрову кончить, то есть в течение нескольких месяцев перевести Россию в режим прав ления смуты. В черновых планах «О том, чего хотел Нечаев» вопрос о новом режиме власти и сроках обсуждается еще более определенно: «Год такого порядка или ближе — и все элемен ты к огромному русскому бунту готовы. Три губернии вспыхнут разом. Все начнут истреблять друг друга, предания не уцелеют. Капиталы и состояния лопнут, и потом, с обезумевшим по-

302

303