Бесы: Роман-предупреждение

Утопия, принятая на веру, вместо веры и став шая догмой, перестраивает сознание на мифологический лад; процесс канонизации представлений из «утопического на бора», как показано в «Бесах», зашел слишком далеко. Так, взбунтовавшийся против замечания командира подпоручик «замечен был в самых невозможных странностях. Выбросил, например, из квартиры своей два хозяйские образа и один из них изрубил топором; в своей же комнате разложил на подстав ках, в виде трех налоев, сочинения Фохта, Молешотта и Бюх- нера и пред каждым налоем зажигал восковые церковные свечки… Когда его взяли, то в карманах его и в квартире нашли целую пачку самых отчаянных прокламаций». Эпизод знаме нательный: смена предметов культа сопровож дается насилием — неважно, что новой библией ради кально настроенного и материалистически мыслящего чело века оказываются естественнонаучные сочинения. Момент разрушения опостылевших святынь как бы освящается право той новых; праведное насилие как бы санкционируется ново- обретенной истиной. Не случайно, что именно с фигурой взбе сившегося подпоручика связана тема «самых отчаянных про кламаций» — второго по значению идеологического топлива для огня смуты. Лозунги подпольных листовок, распространением которых заняты члены «пятерки», обнаруживают поразительное сход ство с идеями и символикой утопического учения, его социаль но-политической программой. Лишенные флера ученой диалек тики, подметные бумажки с беззастенчивой откровенностью указывают на основное средство к реализации утопии — безудержное насилие. Идеи, инспирированные уто пией и переведенные на язык подпольной агитации, обретают образ устрашающе кровавый. Внешний облик даже самой не винной листовки со стихотворением «Светлая личность» («Еще она с виньеткой, топор сверху нарисован») как бы намеренно однозначно указывает на Чернышевского, автора письма, кото рое за подписью «Русский человек» было помещено в лондон ском «Колоколе» Герцена в номере от 1 марта 1860 года 1. представления о социализме у Фурье и Сталина странным образом совпали. Если почитать книги, посмотреть фильмы и спектакли тех лет (30-х годов. — Л. С.), создается впечатление, что у нас основой экономически-социального проектирования был именно четвертый сон Веры Павловны… Этот текст и тональностью, и стилем очень похож на сценарии наших фильмов о колхозной жизни 30-х — начала 50-х годов, от «Трактористов» и до «Кавалера Золотой Звезды» («Советская культура», 1988, 7 октября).

1 Общество, созданное Нечаевым, — «Народная расправа» — также имело своей эмблемой топор.

«Наше положение, — писал Герцену «Русский человек», — ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ни что, кроме топора, не поможет!.. Перемените же тон, и пусть ваш «Колокол» благовестит не к молебну, а звонит набат. К топору зовите Русь!» Студент П. Г. Зайчневский, сочинитель одной из самых кровавых российских прокламаций «Молодая гвардия», текст которой используется в «Бесах», горячий сто ронник автора социальной утопии, буквально опирается на его письмо в «Колоколе». «Мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48 года, но и великих террористов 92 года. Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспроверже ния современного порядка придется пролить втрое больше кро ви, чем пролито якобинцами в 90-х годах… С полною верою в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик «в топоры»; и тогда… тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осме лится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках горо дов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против; кто против — наш враг, а врагов следует истреблять всеми спосо бами… Да здравствует социальная и демократическая респуб лика русская!» 1 Топор Чернышевского, необузданное якобинство его по следователей были в глазах Достоевского одним из истоков грозной, смертельной болезни. В десятках вариантов разра батывает писатель программу опровержения идеологического мифа смуты: «Вы предлагаете счастье. Если предположить, что вы совер шенно правы в окончательной цели стремления… то уже из одной прокламации вашей видно, до какой степени незрелы, ничтожны, легкомысленны ваши умы, а стало быть, до какой степени и не годятся они для достижения вашей же цели…» (11, 103). «Но если вы не знаете наверно, что программа ваша истин на, каким образом вы берете на свою совесть злодейство разру шения?» (11, 105). «Какую ответственность берете вы на себя за потоки крови, которые вы хотите пролить?» (11, 104). «Но почему вы так уверены, что программа ваша непогре шима? Что если это только вздор и совершенное нелепейшее 1 Политические процессы 60-х годов. М. — Пг., 1923, с. 264, 269.