Бета-версия (СИ)

— Ахой. Ахой, Лилит, — скрипит Харпер, услужливо начиная пролистывать список, выбирая из него отдельные позиции и разворачивая для просмотра. — Можешь сразу доставать узел, мне есть чем тебя порадовать.

Если Харпер говорит, что у него есть чем порадовать, значит, откопал что-то стоящее. Каким-то особым чутьём он безошибочно угадывает композиции и альбомы, которые находят отклик в моей нервной системе.

— Вот, «Белые англо-саксонские протестанты», — он протягивает мне архаичный двуконнекторный шнур, один из коннекторов которого подключен к его доске-лотку. — Восемьдесят четвертый год.

Он никогда не называет все четыре цифры. И восемьдесят четвертый в данном случае может означать как две тысячи…, так и тысяча девятьсот… Я цепляю коннектор к чипу, а Харпер тыкает пальцем в пиктограмму воспроизведения.

И меня накрывает.

Сама не замечаю, как начинаю качать головой в такт музыке. А оцифровщик проводит пальцами по экрану, вытаскивая на передний план картинку и активируя слайд-шоу. Блин, да эти ребята ничем не отличаются от сегодняшних нас. По крайней мере, в плане прикидов и причёсок — такой же бунт и попытка выразить себя через внешний вид: кожа, железо, прически, вычурная атрибутика…. И хотели они полтора века назад того же самого, чего и мы.

После второго куплета я не только киваю в такт, но и подпеваю одними губами, благо припев простенький, повторяя за вокалистом, что хочу быть кем-то и желательно побыстрее.

I wanna be somebody,

Be somebody soon…

Когда песня заканчивается, я всё ещё заворожено смотрю за сменяющими друг друга картинками.

— На неделе переведу в объёмную проекцию живое выступление, — сообщает Харпер.

Я киваю, буквально ощущая, как где-то под черепной коробкой, словно послевкусие натурального кофе на нёбе, продолжает повторяться припев:

I wanna be somebody

Be somebody too…

Тоже стать кем-то. Мечты не меняются — меняются люди, которые их мечтают. В конце концов, Морс тоже хочет стать кем-то, что-то для кого-то значить. Только почему-то перекручивает ситуацию таким образом, чтобы ответственность ложилась на тех, кого он выбирает. Да он и выбирает тех, кто не задержится рядом надолго. Это же удобно, валить на того, кто ушел, не поддержал, наплевал, предал. Со стороны может показаться, что он законченный романтик, но я-то знаю, что он инфантил.

— Беру, — говорю я Харперу.

И расплачиваюсь, думая о том, что моя тяга к старинной музыке выльется в то, что всю неделю я буду ходить в столовую раз в день. Подключаюсь к доске, и оцифровщик сливает мне раритет.

— Ты же помнишь, — напоминает он, — что копировать — только себе вредить.

— До меня с первого раза дошло, — улыбаюсь я.

Харпер вшивает в файлы кусочки кода, которые на любую попытку копирования агрессивно отвечают самоуничтожением, попутно удаляя рандомные файлы с системного узла. Когда я купила у него «Synapsyche», то не из корысти, а потому что понравилось, хотела поделиться с Лисом. А в итоге пришлось восстанавливать файлы и приложения. Альбомы этой команды Харпер мне потом перекинул совершенно бесплатно, сказав, что делает это единожды. А на вопрос, почему не предупредил сразу, ответил, что через ситуации доходит лучше, чем через слова.

— Ещё через пару недель будет «Черный более».

— «Черный более»?

— О, это особенный музыкант. Своего рода оцифровщик, только живший во второй половине двадцатого века. Он находил ещё бумажные партитуры аж шестнадцатого века и адаптировал под инструменты двадцатого столетия. А я, вот, адаптирую его.

— Музыка сквозь века? — спрашиваю я, указывая на вывеску, натянутую над лотком оцифровщика.

— Музыка сквозь века, — улыбаясь в седые усы, кивает тот.

Мы продолжаем свой путь сквозь лотки.

— Странный дядька, — говорит Морс, когда мы отходим от лотка. — Но куртка у него крутая.

— Косуха, — объясняю я. — Классическая. Из собственной кожи.

— Из собственной кожи?

Хотя Морс идет за мной, я без труда представляю, как округляются его глаза.

— Ну, да. Из собственной кожи.

— Это же стоит целое состояние!

— У каждого свои приоритеты, — пожимаю я плечами. — Кто-то делает биопсию и заказывает себе кусок кожи из образца, чтобы пошить куртку, — кстати, он её и шил сам, — а кто-то выбирает себе неудачных партнёров с экзотичными именами.

— Ева — не неудачный партнёр, — вновь возражает Морс.

— Ага, — с сарказмом соглашаюсь я.

Морс начинает возбуждённо объяснять:

— Да мы одними и теми же словами одно и то же заказали, когда познакомились!

— Совпадение.

— Ты просто не встречала человека, с которым чувствуешь, что это вторая половина тебя.

— Мне не нужно половин. Я целая.

Останавливаюсь у очередного лотка и спрашиваю стоящего за ним хламыдловика:

— Вибро, пять-шесть дюймов, сорок тактов.

Хламыдловик кивает и выуживает нож из груды железяк, беспорядочно валяющихся на застеленном мешковиной лотке.