Бэтмен. Убийственная шутка

Буллок с полицейским в форме стояли на крыше рядом с горящим солнечным прожектором. Не выпуская изо рта окурок сигары, Буллок шагнул вперед. В кои-то веки он не сделал ни одного остроумного замечания, протягивая небольшой конверт. На нем была летучая мышь.

Бэтмен открыл конверт и извлек его содержимое.

34

Вагонетка с грохотом въехала в первые двери, оставив их в полной темноте. Затем она врезалась в другие двери, и Гордон наклонился, закрыв руками пульсирующую голову.

Гротескный карлик в пачке схватил его за плечо когтистыми руками, в то время как другой схватил его за потные волосы, одернув голову назад.

– Вверх, вверх! – произнесло существо ужасным голосом, похожим на детский. Над ними был огромный экран с крупным ухмылявшимся лицом Джокера.

– А-а-а, – сказал маньяк. – Выше нос, комиссар! Нечестно прятать глаза на поезде-призраке, старый вы трусливый кот!

Это не по-настоящему. Все не по-настоящему.

Было попеременно то темно, то ярко, по мере продвижения с перебоями мигали стробоскопы. С грохотом врываясь в другие двери, вверх и вниз по путям, они переходили из одной комнаты в другую, в каждой был свой гигантский экран. Все они показывали одно и то же изображение. Ненавистное лицо Джокера, повторенное сто раз. Гордон вцепился в тугие брезентовые ремни, пытаясь отвернуться, но экраны были повсюду. Разных форм, разных размеров, не было такого места, куда бы он не мог взглянуть, чтобы не заразиться этими злобными красными ухмылками.

– А, я знаю, – продолжал Джокер, – вы сбиты с толку. Вы боитесь. Да кто бы не испугался? Вы в адской ситуации. – По сравнению со стареющей звуковой системой, этот голос был куда ужаснее, он натягивал каждый нерв. – Но знаете, хотя жизнь – это миска вишен, а здесь – их косточки, навсегда запомните эту...

– Музыку, Сэм....

Что.?

Внезапно из ржавых старых динамиков, подключенных к маленькой тачке, и из невидимых динамиков, вмонтированных в стены, вырвался рев дребезжащей нескладной музыки. Звук был похож на нечто среднее между искаженной каллиопой и ксилофоном, по которому стучал ребенок. Он шел сразу со всех сторон. Объемный звук для проклятых.

Видеоизображение Джокера, бесконечно повторявшееся на пульсирующих стенах туннеля, внезапно приобрело аккуратную соломенную шляпу с зеленой и фиолетовой полосой. Он приподнял шляпу, как водевильный актер, и, к ужасу Гордона, запел:

Когда полон мир забот,

А в газетах грусть, тоска,

Изнасилования, голод и война,

Когда жизнь мне не мила,

Вот что делаю я следом,

Поделюсь с тобой секретом,

Улыбнуться сможет даже идиот...

Я трогаюсь рассу-у-удком,

Меня давят как жука,

Да, трогаюсь рассу-у-дком,

Ем ковер с пеной у рта.

Качка от перепадов высоты и резкий диссонанс фальшивой музыки все усиливали и усиливали мучения Гордона. Ремни натирали голую кожу, а ошейник едва давал дышать. Сердце колотилось о ребра, словно оно отчаянно пыталось вырваться из груди, и он поймал себя на том, что страстно желает просто потерять сознание. Но его разум не переставал метаться, глаза были широко раскрыты, они горели и не никак не желали закрываться.

Мистер, жизнь прекрасна, кстати,

В изоляции, в палате.

Ты разгонишь всю печаль и лень.

Обменяешь тьму и тлен

Ты на мягкость здешних стен

И укольчики два раза в день!

Зачем Джокер показывает ему этот непонятный бурлеск? И где Барбара?

Барбара!

Они ворвались в другую дверь. Не выпуская его волос из рук, похитители смотрели прямо перед собой немигающими глазами. Кошачий концерт продолжался. Теперь безумец танцевал вместе с другими уродами, извиваясь и выгибаясь в пародии на классический голливудский мюзикл.

Тронься рассу-у-удком,

Как жертва кислоты,

Или как луна-а-атик,

Проповедник братии.

Если люди вдруг

Тревожиться начнут,

Если бомба висит над головой

И дитя уже не дышит,

А тебя и не колышет,

Улыбайся и кивай, родной!

Мелькнула едва заметная вспышка, и на разных экранах вдоль туннеля замерцало размытое красно-белое изображение. Интуиция подсказывала Гордону, что на нем что-то важное и ужасающее, что ему нужно было увидеть, но как только его размытый взгляд сумел сконцентрироваться, оно переместилось на другой экран, оставив на своем месте крупный план ухмылявшегося Джокера.

Если тронулся рассу-у-удком,

Тебе просто наплевать...

И снова по экранам пронеслась ужасная, дерганая красно-белая вспышка, резкий контраст безумному номеру Джокера в стиле Басби Беркли. Это, что, была человеческая нога? Скрюченные пальцы в крови? Водопад липких, спутанных волос? Ему казалось, что на этом крайне важно сосредоточиться, но все образы то появлялись, то пропадали, сливаясь в какую-то невыносимую сенсорную перегрузку.

Человек ведь – гад тщеду-у-ушный,

А мир катит словно вспять!

Если больно внутри,

Ты в дурку приди,

Если жизнь с гнильем внутри...

Нервные, кровавые образы стали появляться чаще и, что ещё хуже, они как будто поднимались с экранов и летели к нему, как кадры с тянущимися к солнцу растениями на ускоренной перемотке. Теперь стало совершенно ясно, что это женские части тела. Все до подробностей.