Без аккомпанемента

Об этом происшествии в местной газете была даже дана маленькая заметка, но никто из сэндайских знакомых Рэйко не обратил на нее внимания. И вот получается, что после двух попыток самоубийства, обе из которых были неудачными, Рэйко по какой-то ей одной ведомой причине, никому ничего не говоря, решила уступить давним и настойчивым ухаживаниям этого доктора и выйти за него замуж.

Это было очень в ее духе. В конце концов она ведь привела в действие свой «новый способ умереть» в стиле Рэйко, о котором рассказывала мне когда-то: «зимой в горах жевать Гиминал или Броварин, пока во рту не станет сладко». Лишь из-за незначительной оплошности эта попытка не увенчалась успехом, и Рэйко пришлось прямо на полпути полностью переписывать сценарий. Но больше всего ее разозлило, что мужчина, которого это в первую очередь должно было взволновать… мужчина, который всю оставшуюся жизнь обязан был тащить на себе крест ее самоубийства… в общем, он отреагировал совсем не так, как она предполагала, и поэтому Рэйко в отчаянии доверила свою жизнь маленькому и толстому врачу с ранней лысиной. По крайней мере я предполагаю, что примерно так все и было. Рэйко не могла жить, если с ней рядом не было мужчины. Какого угодно, только бы мужчины.

Даже не знаю, было ли у нас с Рэйко какое-то духовное родство. Когда я в ней больше всего нуждалась, когда я решилась рассказать ей все без утайки и спросить ее совета, она уже уехала из Японии. В глубине души я никогда не была склонна целиком полагаться на своих друзей. Видимо, и Рэйко тоже относилась к такому типу людей. Она отдалилась от меня, так и не приоткрыв завесу над своим главным секретом — что же на самом деле так настойчиво подталкивало ее к смерти.

По характеру Рэйко и я были схожи, как негатив и позитив одного и того же фотоснимка. Почти не зная внешнюю сторону мира, она досконально изучила его изнанку, а у меня все было совсем наоборот. Я знала то, что было на поверхности, и как-то усвоила науку выживания, но об этой самой хаотической изнанке я к своему стыду не знала ровным счетом ничего.

В то время, когда мы более всего нуждались друг в друге, когда нам следовало бы встречаться и встречаться бессчетное количество раз, мы с Рэйко до последнего расходились разными дорогами. Впрочем, это не означает, что я стала с недоверием относиться к самому понятию дружбы. Я любила Рэйко, и даже сейчас, хотя мы уже не встречались двадцать лет, я по-прежнему скучаю по ней и могу ярко представить себе ее лицо.

С тех пор, как я начала ходить на подготовительные курсы, почти все время, свободное от свиданий с Ватару, я стала тратить на учебу. Мне совершенно не претило посещать занятия с толпой таких же, как я, не сумевших никуда поступить выпускников, где мы все, как селедка в бочке, сидели плечом к плечу на жестких деревянных стульях, расставленных равнодушными рядами. На этих курсах я была всего лишь одной из многих, и никому не было до меня никакого дела — пропускала ли я занятия, опаздывала ли в класс или во время урока с отсутствующим видом думала о чем-то своем. Вокруг меня не было ни тех, с кем мне хотелось бы враждовать, ни тех, к кому бы я испытывала симпатию, ни тех, кто мог бы сказать что-то такое, над чем бы я потом долго размышляла. Я в полном одиночестве высиживала лекции, а когда они заканчивались, оставалась в пустой аудитории, чтобы позаниматься самостоятельно, затем шла в расположенную неподалеку кафешку, где брала себе порцию спагетти по-неаполитански, залитых ядовито-красным кетчупом, и снова возвращалась в аудиторию.

В одном классе со мной был знакомый парень, которого искалечили на демонстрации, поэтому он приходил на занятия обмотанный бинтами с костылем под мышкой, а еще одному парню в стычках у деревни Санридзука [40]выбили четыре передних зуба, и теперь его распухший фиолетовый рот был растянут в постоянной ухмылке. Иногда они подходили ко мне и говорили что-то вроде: «Привет, Нома-сан! Гляди-ка, а мы с тобой одного поля ягоды!» — но я предпочитала с ними не связываться.

Изредка… ну просто совсем-совсем редко… по пути с курсов я заглядывала в парк Котодай на фестивали антивоенных песен. А когда я видела колонны демонстрантов, меня насквозь пронзало какое-то необъяснимое возбуждение — хотелось тут же все бросить и нырнуть в эту толпу. Но в итоге я опять направлялась к письменному столу, чтобы продолжить зубрежку дат из японской истории и английских словосочетаний. Все мои цели были до тошноты ясны и понятны.