Без чайных церемоний

Мне казалось, лето может принести облегчение. В самом деле, он ведь тогда не закурит на лестнице, а я не буду вздрагивать при виде его, как от удара электрическим током, и сердце перестанет сжиматься в тоске, если среди толпы мальчишек вдруг не видно шапки иссиня-черных волос, и заснувшая ревность прекратит точить внутри меня свои длинные когти…

Наивная. Любовь не лечится временем. Или если вдруг выздоравливаешь – то это не любовь? Или мой случай оказался настолько запущенным, что его никогда уже нельзя вылечить?

За два месяца, проведенных в родной деревне, я высохла от тоски, как щепка.

– Донечка, а может, бросай ее, свою учебу? На тебе же лица нет… – волновалась мать и все норовила подложить мне на тарелку кусок мяса побольше.

Отец же философствовал:

– Науки, они, конечно, так просто не даются. Так и не нужны они в деревне-то. А что – мы с матерью тут жизнь прожили. И неплохо прожили, а, мать?

Я давилась едой, стараясь успокоить родителей. Они у меня такие. Взбредет им в голову, что я надрываюсь за книжками – и придется дома коровам хвосты крутить да грядки пропалывать. Только тогда я точно умру…

В сентябре выяснилось, что нас отправляют на картошку. На целый месяц. Соседки по комнате, собирая вещи, приплясывали и вопили от восторга.

Кто-то прихватил гитару, и вагон электрички, в котором мы ехали, скоро огласился песнями. Но мне было не до песен. Как все-таки несправедливо – после двух месяцев разлуки я так его и не увидела. На картошку такие, как он, не ездят, значит, мне предстоит еще месяц пытки неопределенностью, одиночеством, и… Закончить мысль не получилось, потому что к нам, привлеченные песнями, пришли ребята из соседнего вагона, и я вдруг заметила, какое яркое солнце бьет в окна и небо пронзительно голубое. Он! Был! Рядом! На соседнем сиденье!!! Загорелый дочерна, еще больше вытянувшийся, мой милый, любимый, самый лучший…

Днем я его не видела. Мы попали в разные бригады, нас развозили разные грузовики, мы трудились на разных полях. Что может быть символичнее в отношении не одного поля ягодок? Тем не менее я ходила пьяная от счастья. Ведь были завтраки в прохладной, похожей на барак столовой и был он, и его взгляд мимолетно скользил по моему лицу.

А в воскресенье в столовой появилось короткое объявление: «Сегодня в 18 часов в клубе состоятся танцы. Приглашаются все желающие». Сразу же возникла шальная мысль: принарядиться, выпить пару глотков вина для храбрости и пригласить его на танец. Он, конечно, мне откажет. Ведь по сравнению с его девушкой я выгляжу провинциальной простушкой: в скромной блузке, черной юбке, скроенной из старых отцовских брюк. Увы…

А значит, никаких танцев не будет.

После ужина я отдала единственную приличную вещь в своем гардеробе – лаковые туфли на каблуках, полгода со стипендии на них деньги откладывала, – подруге. Пусть хоть она повеселится, не жалко. А сама осталась в одной из комнаток старой школы. Нас поселили в ней, холодной и полуразрушенной: девушек – в правом крыле, парней – в левом…

Перед глазами лежала книга, но я открыла ее скорее просто по привычке. Раздражение невольно копошилось в груди. Что хорошего в этих книгах? Золушка начинает верить, что достойна любви принца. Только в жизни все происходит наоборот. Принцы выбирают принцесс, а Золушки в старых платьях моют полы…

Я миллион раз представляла себе, как он заговорит со мной. Но, когда это произошло, меня окатило жаркой волной, и язык отказался повиноваться.

– Приве-ет! Я подумал, что девчонки плясать побежали, а свет выключить забыли. А почему ты не пошла на танцы? Заболела?

Не в силах вымолвить ни слова, я просто покачала головой.

– Так, может, пойдем? Вся зима впереди, успеешь еще к сессии подготовиться!

Боже, как все просто, оказывается! Он приглашает меня на танцы! Но… Если блузка с юбкой при всей их скромности не отличаются особым уродством, то про обувь этого не скажешь. Вон из-за спинки железной кровати выглядывают резиновые сапоги, в которых удобно лишь ходить по полю. Есть еще старые ботинки, но их коричневая кожа местами вытерлась до оранжевых трещинок…

– Знаешь, что-то мне не хочется, – решительно сказала я. Потом, перепугавшись, что он закроет дверь так же неожиданно, как и открыл ее, робко добавила: – Давай, может, здесь посидим. Просто поговорим.

Он бросил взгляд на часы – настоящие «командирские». Потом вопросительно поднял на меня свои огромные глазищи, обрамленные длинными ресницами:

– Ты, правда, этого хочешь?

Я хотела всего. Хоть чего-нибудь. Я физически чувствовала, как пульсирует секундами каждая минута, которую он проводит, сидя на краешке моей постели. Я старалась запомнить их ускользающий бег, потому что в глубине души понимала: нет никаких сил и возможностей их удержать. И я опять кивнула.

Он медлил.

– Но ты же понимаешь… это не всерьез…

– Конечно. Все не всерьез, да, конечно.

Его смущала моя преданно-собачья торопливость. И тогда я просто взяла его за руку и притянула к себе…