Без чувств, без эмоций, выжить (СИ)

Неделя тянулась мучительно долго, каждый день приходилось лицезреть голых людей, сла́бо играющих роли с насильственным сексом, а теперь проще. Режиссёр бухал на пару с комендантом каждый вечер. И каждое утро начиналось с шуток, смогут ли они передвигаться или нет, а уже тем более работать. Если от одного зависело наличие завтрака, обеда, ужина, кофе, полотенец и мыла в мыльнице. То от другого зависело, будет ли успешной эта студия, или спустя три месяца всё это лопнет как мыльный пузырь.

Среда днём, позвонил Олег, просил встретиться в центре. Бывают ли такие совпадения? Он назначил встречу в том самом кафе, где мне пришлось добывать ключ-карту из кашпо. Совпадения? Мой мозг уже генерировал несколько вариантов, от "выследили" до" подставы". Ещё этот душ. А номер? Цифры?

Приветствуя, он приложился два раза щекой к моей.

— Как у нас дела?

— У нас, вроде нормально.

Он уже вооружился стейком с лёгкой прожаркой, от которого кровь сочилась по сгибу тарелки.

— Ты на диете?

— Воздерживаюсь от мяса, хлеба, сладкого и алкоголя.

— Я заказал Pinot Grigio Veneto. — Улыбнулся он, прожёвывая кусок стейка.

— К стейку лучше красное.

— А к супу из мидий с белым вином и сельдереем, только белое. — Подмигнул он.

Не стал говорить ему о том, что у него просто культ еды, хотя по его телосложению и не скажешь. Мне принесли суп, хотя в мои планы это не входило, но съел мидии и выпил два бокала вина.

— Как идут наши дела?

— Идут. Прихрамывая.

— Почему хромают?

— Пришлю видео…

— А теперь в двух словах. — Голос продюсера зазвенел требовательной интонацией.

— Насильственный секс.

— Что?

— Два слова «насильственный секс».

Серб не произвольно закрутился, всматриваясь в лица сидящих за соседними столиками. Иза шума дороги, общего гомона голосов, позвякивания и постукивания столовых приборов, бокалов и тарелок, никто не мог разобрать сказанного, тем более мы в столице Австрии и говорим на русском. Вероятность быть понятыми не больше десяти процентов.

— Это, что ещё такое? — Прошипел он.

Нам пришлось прерваться на смену блюд. Официанты работали расторопно, но всё же молчание и выражение нависших эмоций, смутили даже официантов, которые старались быстрее завершить свою миссию.

— Насильственный секс? — Повторил он, наклонившись через стол. — Он что их насилует? Он же гей!

— Вот, может, поэтому ему нравятся принуждать девушек к неприятному сексу, например, играть в изнасилование и требовать от актёров, чтобы те более усердно проявляли физические возможности. У одной из актрис на запястьях и лодыжках громадные синяки. У другой ссадина на плече и шее.

— Ну, это издержки.

— Нам не продать шестьдесят получасовых роликов с однотипной историей. Мы снимаем по два-три ролика в день, шесть дней в неделю. У нас одиннадцать актёров, то есть мы можем снять не больше пятнадцати фильмов. Пятнадцать! А у нас уже смонтировано двадцать один. И ещё на очереди семь. И учитывайте, что актрис у нас шесть.

Олег бросил вилки на тарелку с такой силой, чудо, что тарелка не раскололась на части от удара.

Он молчал какое-то время.

— Так и знал.

Я молчал.

— Нужно что-то придумать.

— Есть пара идей для сценария.

— Сценарий?

— Можно заменить и кое-что можно доснять и перемонтировать…

— Нужно придумать, как убрать этого чудо режиссёра. — Процедил он тихо, но дав понять интонацией, об окончании фразы, которая прямо скрипела на его зубах.

Неожиданный поворот.

— Ты подозреваешь его в некомпетентности или сепаратизме?

— Сепаратизм?

— Он специально делает так, чтобы всё было плохо.

— Не здесь. — Он ещё раз покрутил лицом вокруг, махнул официанту, оплатил наличными и, подхватив меня под локоть, повёл в Ritz. Этого только и не хватало. Только не Ritz. В этом городе нет же дефицита в отелях. Ещё не хватало столкнуться нос к носу с Альфредом.

Он о чём-то быстро поговорил на ресепшен и нас проводили в клубную зону отеля. Мы заняли уютное местечко возле окна, сели, рядом наблюдая за происходящим снаружи. Принесли копчёное и вяленое мясо, ещё сыр и бутылку розового вина. После четвёртого бокала уже хотелось закинуть ноги на диван и вытянуться во весь рост. Новые лоферы ужасно давили.

Какое-то время мы ещё обсуждали абстрактные темы, пока серб, не сжав скулы, внезапно не рявкнул:

— Так и знал, что это подстава.

Я обомлел, ведь только что мы говорили про деньги, конвертацию и счёт в банке.

Осталось лишь замереть в молчании и ждать обвинительной тирады. Но в чём он меня обвиняет? Что опять возникло в голове у человека?

— Так и знал. — Серб сжал бокал. — Он специально нам его подсунул, чёртов еврей!

Кто еврей, кого подсунул и о чём это он?

Но молчу.

Закинув бокал вина в себя, словно это шот водки, скомкав тонкую ленту хамона, отправил следом в рот, а в глазах были искры гнева.

— Мы проспорили ему. Чёрт! — Он хлопнул кулаком по столу, и тарелка зазвенела чуть подпрыгнув, сидящий в другом конце зала пожилой мужчина поднял голову.

— Проспорили что? — Вкрадчиво, мягко, почти невесомой фразой, хотя человек при таких эмоциях, может отреагировать очень негативно.