Без дна. Том 2

«Всё-таки ты молодец, что не погнушался, пришёл», – отец по-прежнему пока присутствует только голосом. Долго же он одевается! Как будто ему сейчас предстоит выйти на сцену. У самого Аркадия на эту процедуру обычно уходит максимум пара минут. «А вот наша… примадонна… Уж как только я её ни уговаривал! Чуть ли ни вприсядку перед ней. Нет! Так и не удостоила. Я по-прежнему у неё в чёрном списке. Что-то типа “вооружён и очень опасен”. Не человек – кремень. А как с ней ладишь ты?» – «По-разному. В основном нормально». – «Похвально… Возможно, оттого, что в тебе самом… Ведь ты очень многое взял от неё. Ну, это и понятно. Так и должно. Что я такое? Потомок каких-то мещан. Всего-то. А ты знаешь, что твои прадеды были прасолами?.. Да знаешь ли ты вообще, что такое прасол?» – «Да, представляю», – Аркадия даже немного обидело, что отец посчитал его таким неграмотным. «Закупали свежую рыбу, мясо, делали из них разного рода деликатесы, – отец, возможно, не расслышал Аркадьева “Да, представляю” и продолжил: – А потом на прилавок. У нас была даже собственная маленькая лавочка. – Он сказал “у нас” так, словно и сам был совсем недавно её владельцем. – Маленькая, но на Малой Дворянской. У меня фотографии её сохранились, я тебе покажу. Предки же твоей матери самые настоящие крестьяне. Но не барские. На барщине никогда спину не гнули. Что такое рабство, никогда на себе не познали. Они были вольными. Может, поэтому и мать твоя такая – несгибаемая. “Гвозди бы делать из этих людей”. Это и про неё». – «Ещё они были староверами», – дополнил Аркадий нарисованную отцом картину очень важным мазком. «Верно. Архангельского розлива, я это знаю. Что тоже, конечно, многое объясняет. Только почему “были”? Они и есть». – «Мама не староверка». – «А кто же она?» – «Коммунистка». – «Как? До сих пор?..» – «Да, до сих пор. Ну, может, не так сильно, как прежде. Хотя никому в этом не признается. И коммунизм у неё какой-то… не такой». – «То есть не как в “Кратком курсе истории ВКП(б)”? Согласен. Но это как раз и означает, что в душе она староверка, а чистая вера в коммунизм… в светлое справедливое царствие на земле, где вместе будут возлегать хищники и агнцы – всё это уже есть маленькая, а может, и крупная аберрация. Впрочем, вполне допускаю, что и ты… что с тобой примерно такая же история». – «Я не старовер.

И не коммунист». – «Тогда кто же ты?» – «Свободный человек». – «Хм… “Свободный”? Это значит, ты ещё очень мало знаешь о себе. Извини, но мне ещё надо будет сделать один маленький звоночек». Застряв в двери, оставаясь наполовину в спальной, с прижатым к уху крохотным телефоном, под стать тому, что Аркадий сегодня видел у Али, стал с кем-то с жаром объясняться на английском, но с заметным даже для неискушённого Аркадьева слуха русским акцентом.

Однако как же отец преобразился! Недаром у него ушло на одевание так много времени. Нет, сейчас он не мужичок. На нём элегантный, почти фрачного типа чёрный костюм. Франтоватая бабочка. Да и борода выглядит не такой, как на вокзале. То ли в парикмахерской побывал, то ли сам: укоротил, подравнял, причесал. Закончив разговор, убрав свой телефончик в карман брюк: «Извини. Дела…» Прошёл к открытому кофру, извлёк из него что-то типа travel bar. А из трэвел-бара – миниатюрную, граммов на сто, фляжечку, пару серебристых рюмочек. «Ром. По чуть-чуть. Не возражаешь? Не по чуть-чуть, когда соберёмся за общим столом». «А! Так ещё кто-то будет!» – отчего-то неприятно осенило Аркадия. «Неприятно» оттого, что он бы предпочёл «побазарить» с отцом наедине. «Да, тётя спутала нам все карты. Ты понимаешь, о ком я говорю. Заранее договорились, что спокойно посидим за столом. Нам ведь есть о чём вспомнить. Пришлось сдвинуть время. Я их поджидаю. Они обещали. Ты тоже, я надеюсь, не побрезгуешь, посидишь вместе со всеми… А что это у тебя?» Заметил у Аркадия на коленях папку Ивана Евдокимовича.

Да, когда Аркадий уже собрался покинуть квартиру на Энтузиастов, в прихожую осторожно, с оглядочкой, как тать, проник отчим – и шёпотом, чтобы, не дай бог, «мамочка» не услышала: «Я понимаю, Аркаша, это унизительно… Я имею в виду: унизительно для меня… Всё же передай Петру Алексеевичу вот это, – протягивая папку. – Моя последняя. Это уже не соцреализм. Пусть убедится, что я тоже… перестроился. Если, разумеется, найдёт время прочесть».

«Хорошо, – сказал Пётр Алексеевич Аркадию уже после того, как тот признался отцу, что у него за папка. – Положа руку на сердце, твоему отчиму лучше бы стать сапожником, а не портить бумагу. Но если уж ты так просишь за него… – Вяло махнул рукой. – Ладно. Оставь. Авось… – Покапал из фляжки сначала в одну рюмочку, потом в другую. – Я уже знаю, мне о тебе доложили. Ты этим, – на наполненную рюмку, – не злоупотребляешь. Молодец… Ну что же? За встречу?..»