Без дна. Том 2

«Аркашенька!» Аркадий только заехал в тесный родной дворик на Энтузиастов, вышел из машины, когда услышал, что его кто-то зовёт. Оглянулся: Иван Евдокимович. В своей ещё советской выделки цигейковой дублёнке, лоснящейся по швам накладных карманов и в том известном выпуклом месте, которое называется филейной частью тела. Восседает на побеленной недавно выпавшей порцией нового снега скамье. Во дворике ещё одна скамья, но она сейчас оккупирована весёлой разнополой компанией. «Куда вы пропали? Я собрался вас подвезти…» – «Аркашенька, подойди ко мне, – льстивым голоском, – хочу с тобой кое-чем поделиться». Аркадий неохотно послушался, подошёл. Отчим уже без гвоздик, но папка при нём. А это означает, что Иван Евдокимович как вернулся с вокзала, так в квартиру ещё и не заходил. «Я буквально только сейчас подумал о тебе… Не хочешь присесть?» На незанятой Иваном Евдокимовичем половине скамьи снег, а под снегом лёд. Поэтому Аркадий предпочёл не садиться. «Что подумали?» – «Что мы уже так долго живём бок о бок, но так редко… чтобы, как говорится, сесть рядком и поговорить ладком. При этом – да, мы так редко ссорились… почти не ссорились… даже не вспомнить… и всё равно… я благодарен тебе». – «За что?» – опешил Аркадий. «За то, что обозначил меня… отметил… отрекомендовал. Когда с Петром Алексеевичем. Когда он меня так высокомерно: “Кто этот?” Ведь ты мог бы и промолчать, сделать вид, что я тебе чужой… Как ты считаешь, он действительно меня не признал? Но ведь мы же встречались! Прежде. Тогда. Да, нечасто, но… конфликтовали. Пусть и на идейной почве. Мы разошлись тогда в оценке судеб социалистического реализма. Да, кардинально разошлись. Но ведь это же не повод – как ты считаешь? – демонстративно не узнавать меня сейчас. Когда прошло столько лет! Или это такая с его стороны своеобразная, прости меня, достоевщина?»

«Мужики! – сильно подвыпивший, покачивающийся гражданин с соседней скамьи, настроенный, правда, очень миролюбиво. – Мы тут сына моего обмываем. Первенького! А то прежде всё дочки да дочки. Словом, просим». – «Нет-нет! – испуганный отчим. – Спасибо, мне нельзя. – А дальше соврал: – Язвенник». – «Я тоже», – отказался от приглашения Аркадий. «Что, язвенники одни собрались?.. – обиженный счастливый отец. – Ладно, неволить не будем. Мы ведь как? Мы по-русски, от всего сердца… А раз уж тут одни нерусские собрались… Чёрт с вами!»

Иван Евдокимович, когда обиженный перестал к ним приставать, почти шёпотом проговорил: «По-моему, он страшный человек!» – «Кто?» – удивлённый Аркадий. Подумалось, что Иван Евдокимович имеет в виду именно этого, радующегося рождению своего первенького. «Пётр Алексеевич… твой отец… Да, конечно, он очень даже неординарный. Об этом никто и не спорит. А страшный оттого, что живёт только собой и думает только о себе. И наша мамочка это тоже своевременно поняла». Иван Евдокимович говорил сейчас об Аркадьевой матери, он часто называл её «мамочкой». Хотя, если обращался напрямую, звал просто по имени – Варя. И лишь когда на неё из-за чего-то сердился, переходил на имя-отчество. «Но слишком поздно… Ты знаешь, что она была у портнихи?» – «Зачем?» – «Она сшила новый английский костюм. Из джерси. Я видел. Он ей очень идёт. Как думаешь, зачем ей английский костюм из джерси, да ещё накануне приезда Петра Алексеевича? Когда у неё и так неплохой гардероб. А я догадываюсь. Она хотела его удивить, может, даже очаровать, но в последний момент вдруг взяла и передумала. Осталась дома». «Вполне может быть», – подумал Аркадий, а вслух: «Хватит вам тут! Мало вашего геморроя? Ещё чего-нибудь на морозе подхватите».

«Эта же портниха, кстати, шила когда-то нашей мамочке подвенечное платье, – продолжил свою болтовню Иван Евдокимович, когда уже заодно с Аркадием направился в сторону подъезда. – Оно до сих пор висит у неё. На плечиках. Может, ты тоже его видел. Она собиралась обвенчаться в нём с твоим отцом, а он вместо этого… променял её на свободу творчества. И тебя, кстати, тоже…» – «Да хватит вам! – оборвал Аркадий ведущего себя не по-новосельцевски, то есть заболтавшегося без меры, Ивана Евдокимовича. К тому же ещё ступившего на чужую территорию: какое дело этому человеку до того, кто с кем собирался обвенчаться и кто кого на что променял? Он. Чужак. – Я всё это отлично и без вас знаю». – «Да, конечно, ты человек очень информированный», – покорно согласился отчим. «Если и “достоевщина”, – подумал Аркадий, а подумал оттого, что вспомнил буквально пару минут назад услышанное от отчима и относящееся к отцу, – то у вас, Иван Евдокимович, её будет не меньше, чем у Петра Алексеевича. Словом, вы оба хороши!»