Без дна

— Скорее входите и грейтесь, — сказала госпожа Каре и, увидев, что Дюрталь вынимает из кармана завернутые в бумагу бутылки, а Дез Эрми выкладывает на стол перевязанные веревкой свертки, воскликнула: — Ах, господа, когда-нибудь мы с вами поссоримся, ну зачем вы так тратитесь!..

— Не лишайте нас этого удовольствия, мадам Каре. А где ваш муж?

— Наверху. С самого утра такой сердитый!

— Холод сегодня ужасный, — заметил Дюрталь. — В такую погоду башня, наверное, не самое приятное место.

— Да он не о себе беспокоится — о колоколах. Вы раздевайтесь.

Гости сняли пальто и подошли к печке.

— У нас не жарко, — вздохнула госпожа Каре. — Чтобы согреть это помещение, нужно, знаете ли, топить день и ночь не переставая.

— Купите переносную печь.

— Нет, только не это. Мы задохнемся.

— В любом случае это было бы неудобно, — вмешался Дез Эрми, — ведь здесь нет дымохода. Правда, если надставить трубу и протянуть ее до окна… Кстати, о таких вот приспособлениях… Ты не находишь, Дюрталь, что эти уродливые железные колена символизируют всю нашу утилитарную эпоху? Сам посуди, в этом изобретении целиком проявился инженер, которого оскорбляет любая вещь, если она не ужасна или не отвратительна на вид. Он как бы говорит нам: хотите жить в тепле, что ж, я вам это устрою, но и только, ничто не должно радовать ваш взор — не будет уютного потрескивания дров, не будет живого и ласкового огня. Одна польза и ничего, кроме пользы, а все эти прекрасные огненные цветы, расцветающие на пламенеющих углях, не более чем игра воображения.

— Да, но разве нет печей с открытым огнем?

— Они еще хуже. Огонь в них за решеткой, пламя как бы в темнице, это зрелище еще печальнее. Ах, эти главные вязанки деревенского хвороста, эти побеги виноградной лозы, которые так хорошо пахнут и золотят комнату своим пламенем. Современная цивилизация и здесь внесла свою лепту. Вещь, доступная самому бедному крестьянину, — непозволительная роскошь для большинства парижан.

Вошел звонарь. С белыми шариками на кончиках взъерошенных усов, в вязаной шерстяной шапке, закрывавшей уши, тулупе, меховых рукавицах, башмаках на деревянной подошве он походил на явившегося с полюса самоеда.

— Я не подаю вам руки, — сказал он, — они у меня в смазке. Ну и погодка! Представляете, я с самого утра натираю маслом колокола, и все равно страшно!

— Страшно?

— Да, вы же знаете, металл на морозе сжимается, появляются трещины, разломы. Холодные зимы порой напрочь губили колокола, которые в такую погоду страдают не меньше нашего. А что, женушка, есть у нас горячая вода умыться? — спросил он уже на ходу.

— Давайте мы поможем вам накрыть на стол, — предложил хозяйке Дез Эрми.

Та, однако, отказалась:

— Нет, нет, все и так готово.

— Ну и благоухание! — воскликнул Дюрталь, вдыхая аромат кипящего супа, в котором среди запаха других овощей особенно выделялся запах сельдерея.

— За стол! — скомандовал появившийся уже в куртке умытый Каре.

Все сели. Разгоревшаяся печь гудела. В этой теплой атмосфере, забыв обо всем на свете, Дюрталь вдруг оттаял душой. В гостях у семейства Каре он чувствовал себя так далеко от Парижа, так далеко от своего времени!

Жилище Каре было бедным, но обстановка — такой приятной, сердечной, дружеской. Все, вплоть до деревенской еды, чистых стаканов, блюдца с подсоленным маслом, кувшина с сидром, сближало собравшихся за столом, освещенным обшарпанной лампой, которая бросала бледно-серебристый свет на грубую, домотканую скатерть.

«К следующему нашему визиту надо будет разжиться в английском магазине банкой апельсинового джема, он с такой приятной кислинкой», — подумал Дюрталь.

По взаимному согласию с Дез Эрми на ужин к звонарю они всегда что-нибудь прикупали. Каре обеспечивал суп, салат, сидр. Чтобы не вводить его в расходы, друзья приносили вино, кофе, водку, сладости с таким расчетом, чтобы еще оставалось и компенсировало траты на суп и мясо, которых одним Каре хватило бы, разумеется, на несколько дней.

— На этот раз удался на славу! — приговаривала госпожа Каре, передавая по кругу красноватого цвета бульон, местами отливавший темным золотом и усеянный топазовыми блестками.

Бульон был крепким, жирным и в то же время нежным — куриные потроха придавали ему благородный вкус.

Все молчали, уткнувшись в тарелки, и пар от благоухающего супа оживлял лица.

— Самое время повторить банальную истину, столь любезную Флоберу: «В ресторане такого не отведаешь», — сказал Дюрталь.