Без единого выстрела

- Я тоже, - кивнул Баландин, забрасывая обнюханную корочку в рот и принимаясь хищно, с аппетитом жевать. На его скулах заплясали желваки. - Я, признаться, думал, что все эти компьютеры, компакт-диски и пароли - чистое киношное фуфло. Как можно отдавать деньги - большие деньги! - за то, что даже нельзя взять в руки? Да чего там в руки - на это и поглядеть-то нельзя! А оказывается, этим тоже можно торговать. Нет, сява, если так пойдет и дальше, ты у меня человеком станешь.

- Я и так человек, - устало сказал Чек уже, наверное, в сотый раз. - И зовут меня Чеком.

- Тебя зовут сявой, - грубо отрезал Баландин, - и будут так звать, пока я не решу, что хватит... А пельмешки хороши! У дяди такими не угощали.

Чек поморщился. Пельмени, которые так нахваливал Баландин, на вкус напоминали дерьмо с перцем.

- Погоди, сява, - продолжал Баландин, ловко орудуя вилкой, - мы с тобой еще гульнем! Вот разберемся с нашим Юриком, и на все оставшиеся бабки загуляем так, что чертям тошно станет. А пока придется потерпеть. До такого туза добраться больших бабок стоит... Кстати, о бабках. Что мы этому фрайеру, Аверкину твоему, взамен бабок отдадим?

Чек вздрогнул - об этом он как-то не подумал. Присутствие Баландина спутало ему все карты, и он напрочь позабыл, что речь идет не об ограблении, а о торговой сделке.

- Ч-ч-черт, - сказал он. - Диск-то у меня в машине! А ты серьезно хочешь отдать ему этот диск?

Баландин склонил голову к плечу и с любопытством посмотрел на него.

- А ты чего хочешь? - спросил он. - Замочить его, что ли, за двадцать косарей? Нет, в лагере, конечно, за пачку чая могут на пику посадить, ну так то в лагере, а на воле дело другое. Мочить, сява, надо, когда другого выхода нет.

- Как старуху, - негромко подсказал Чек.

- Ну чего ты привязался ко мне с этой старухой? - миролюбиво прохрипел Баландин. - Я же говорю, несчастный случай... И вот, что, сява: ты меня не подкусывай, не люблю. И слинять не пытайся, все равно не получится. Я тебя и мертвый не выпущу, пока ты мне нужен будешь. Да ты не зыркай, не зыркай глазенками-то! Думаешь, петушится волчина лагерный, перья распускает? Вот тебе, - он сделал неприличный жест, - перья. Как ты думаешь, почему тебя старуха ночью на кухне замела?

Чек пожал плечами и выпил свою водку.

- Половица скрипнула, - сказал он неохотно.

- Хрен тебе - половица! Да эта старая коза так храпела, что над ней можно было из пушек палить. Почуяла она тебя, понял? Во сне почуяла, что ты к ее добру лапы тянешь. Без этого чутья в лагере каюк.

- А при чем тут лагерь?

- А при том, что я против этой бабки такой же сява, как ты против меня. Я, к примеру, просидел на одиннадцать лет больше, чем ты, а она - на четырнадцать больше, чем я. Слыхал про пятьдесят восьмую статью? Это я к тому, чтобы ты не мечтал меня кинуть. Не, выйдет, сява. Почую. Почую и замочу без всякой воспитательной работы. Это ты усвой... Чек. Так что делать будем?

- Надо идти за машиной, - вздохнул Чек.

- Заметут, - с сомнением отозвался Баландин. - Ты где ее бросил?

- На стоянке, - пожав плечами, ответил Чек. - На охраняемой.

- Ну и дурак, - заметил Баландин. - Считай, что ее уже вычислили и пасут - либо менты, либо твои сослуживцы.

- Сам дурак, - огрызнулся Чек. - Что же, я на улице ее должен был оставить? Да там одной аппаратуры тысяч на десять, не говоря о самой машине...

- Я ведь тебе уже сказал: забудь ты про свою машину. Она у тебя, как флаг революции - за версту видать. А вот аппаратура - это, брат, да. Толкнуть ее можно?

- За четверть цены, - сказал Чек, - да и то... И потом, она нам еще может пригодиться. Или ты надеешься встретить Рогозина возле пивного ларька?

- Ладно, - согласился Баландин, - айда за твоими игрушками. Ты пойдешь к машине, а я прикрою и, если что, попробую тебя отбить.

Чек нахмурился, обдумывая это предложение. Предложение никуда не годилось, и он прямо сказал об этом Баландину. Хромой волк немного обиделся и поинтересовался, что может предложить взамен его высокообразованный подельник. Чек на мгновение прикрыл глаза, чтобы не видеть убогого интерьера пельменной и волчьей физиономии Баландина, и постарался оживить в себе Чека одиннадцатилетней давности - веселого хулигана, выдумщика и затейника. Тот, стародавний, Чек немедленно откликнулся и подал дельную мысль.

- Слушай сюда, - сказал Чек Баландину. - Сделаем так... Примерно через сорок минут они остановились на углу улицы, откуда был хорошо виден залитый асфальтом и огороженный проволочной сеткой пустырь, на котором располагалась платная стоянка. Ворота стоянки по случаю дневного оживления были открыты настежь, и через них то и дело въезжали и выезжали автомобили. Чек издали увидел, как сверкает на солнце ярко-красная крыша его "хонды", и у него защемило сердце. "Хонда" была частью его прежней жизни, в которой все было просто, понятно и доступно.