Без ярлыков. Женский взгляд на лидерство и успех

Несмотря на то что в эти ранние годы я почти все время плыла против течения, у меня было несколько замечательных учителей, на чьих уроках я отдыхала душой. Они открыли мне глаза на новые миры и подогрели страстный интерес ко всему, что лежало за пределами безмятежного существования в Сент-Луисе. Одним из них был мистер Фауст (весьма подходящее имя), учитель актерского мастерства, чей сарказм, едкое остроумие и страстная любовь к театру делали его одним из самых потрясающих людей, которых я встречала до того момента. Благодаря ему я полюбила актерское мастерство – единственное занятие, которым была одержима все три года в школе Берроуза. Тяжело дыша и сжимая в руке сценарий, мистер Фауст с трудом поднимался по ступенькам на сцену и театральным взмахом руки предлагал моему партнеру сделать шаг в сторону. Сделав паузу, чтобы вытереть пот со лба, он велел мне читать текст мужского персонажа, а сам произносил мои реплики. Я понимала, чего он хочет: чтобы я вошла в образ другого персонажа, услышала то, что слышал он, и ощутила влияние тех слов, которые только что говорила сама. Мистер Фауст учил меня слушать, прежде чем говорить. Это упражнение выталкивало из зоны комфорта: до этого я прилежно запоминала только свою часть диалога, и вдруг меня заставляли сменить сторону. Задача усложнялась: я должна была слушать, как мистер Фауст произносит мои реплики, вкладывая в них куда более глубокие оттенки интонаций, чем удавалось мне. Он не указывал, что делать, а предлагал увидеть себя с чужой точки зрения, почувствовать, понять, как может ответить на мои слова другой персонаж, сделать свое присутствие более ощутимым. Это невозможно, думала я тогда. Для этого нужны две совершенно противоположные вещи: полностью погрузиться в сценическую личность и одновременно наблюдать за ней со стороны. Но достаточно сказать, что эта методика – практика осознанности, способность переключаться и видеть мир чужими глазами, при этом испытывая неуверенность и дискомфорт – пригодилась мне позднее в профессиональной жизни вполне очевидными и довольно неожиданными способами. Я использовала ее впервые, отправляясь на собеседование с работодателем, затем – при выступлении перед большой аудиторией, не говоря уже о времени, когда я была руководителем высшего звена и принимала стратегические решения, от которых зависели повседневная жизнь и карьера всех сотрудников компании.

Опыт, полученный в театре, дал возможность примерить на себя самые разные характеры и оценить, как полезно смотреть на мир под другим углом. Если я казалась застенчивой, это не значит, что я не была очарована кем-то. Напротив, смущение и робость сделали меня особенно чувствительной к окружающим. Я подмечала мельчайшие движения, стараясь угадать, что люди собой представляют и что чувствуют.

Я ужасно боялась оказаться на виду, поэтому развила в себе глубокое любопытство к чужим судьбам и приучилась внимательно наблюдать за окружающим миром.

Еще один проблеск надежды я нашла в уроках французского. Каждый раз, когда моя учительница французского миз Стэнли (то, что она называла себя «миз», было, на мой взгляд, просто потрясающе) рассказывала о достопримечательностях Парижа и поправляла нас в спряжении глаголов 'etre и avoir – неправильных, конечно, – у нее сияли глаза. Позднее я поняла, что Париж такой же неправильный, как эти глаголы, и, может быть, именно этим он меня и привлек: удивительно красивый, но не идеальный – изящный и одновременно грубоватый. Огромные просторные проспекты и причудливые извилистые улочки. Прилично одетые мужчины в широких вельветовых брюках и твидовых пиджаках торопятся на работу мимо безвкусно одетых блондинок из квартала Пигаль – рваные черные колготки в сетку и размазанная красная помада, – нетвердой походкой бредущих домой. Я влюбилась в парадоксы Парижа. Из первых уроков французского я мало что узнала о городе и культуре, кроме прекрасного гортанного «р», но что-то подсказывало – полагаю, это было своего рода предчувствие: нам суждено встретиться.

Мне очень помогло то, что мой отец, любви и внимания которого я всегда искала, свободно говорил по-французски. Он был в этой стране всего дважды, но имел безупречное произношение. Папа изучал язык в средней школе по уникальному методу: никаких учебников до второго года обучения. Он просто слушал звуки, впитывал их и повторял то, что слышал. Я была убеждена, что единственный способ научиться говорить как французы (и ценить великолепные сыры и вина, которые так любил отец) – полностью погрузиться в языковую среду, пожив какое-то время с местной семьей. И поэтому попросила родителей отправить меня на лето во Францию.