Без имени

Почему тогда Герзе никогда на памяти Лейба не использовал ничего такого? Как она сказала — сделка? У Герзе сделок было достаточно, только не похоже, чтоб за их выполнением стояла магия. Герзе применял… разные методы. Не такие.

Рури отвечает неохотно:

— Не все могут.

— Ты особенная?

— Можно сказать. Пойдём, Лейб. Правда. Станет легче.

И он идёт. Рури не боится поворачиваться к нему спиной. Не заговаривает с охранниками. Один раз кто-то из них окликает её, что-то спрашивает на тайчанском. Рури отвечает коротко и сдержанно. Кажется, торопится пройти.

Этих коридоров Лейб уже не помнит, даже если и проходил, когда только попал сюда. Больничная обстановка уступает место всё такой же сдержанной, но более напоминающей какую-нибудь базу. Белый и кремовый становятся пыльными, переходят в оттенки стали и песка. Каким же извращенцем надо быть, чтоб, постоянно видя их на улице, занести ещё и сюда. Герзе, сколько Лейб помнит, отдавал предпочтение винному цвету и тёмному дереву. Роскошно, но не крикливо. Немного угнетающе. Забавно, эти цвета Лейба и окружали дома, хотя он сам никогда не любил красный.

Люди, попадающиеся по пути, выглядят занятыми, иногда переговариваются о чём-то деловито. На Лейба смотрят хмуро. Что поделать, радушно его встречали, кажется, только в барах.

Рури снова натягивает капюшон, прячет руки в карманах, в то время как Лейбу жарковато даже в футболке.

Ах, а ещё теперь видно его татуировку. Точно. Вот почему все так косятся. Действительно, рубашка с длинным рукавом не помешала бы.

— Эй, с тобой всё в порядке? — всё-таки спрашивает Лейб, когда они ещё куда-то сворачивают и остаются одни.

Очередная дверь открывается от сигнала браслета Рури. Интересно, насколько широкий у неё доступ? А Лейб не может выйти даже за дверь палаты без отклика снаружи.

— В порядке, — напряжённо и недружелюбно откликается Рури.

Лейб хмыкает со всей возможной выразительностью.

За дверью оказывается нечто вроде мастерской, хоть набор инструментов, насколько Лейб видит, довольно скромный. Каморка маленькая, стабильно аскетичная и освещённая холодными голубоватыми лампами. Лейб передёргивает плечами.

Уже хочет едко спросить, нельзя было найти место поуютней, когда Рури внезапно говорит:

— Мне тяжело, когда много людей рядом. Но это нормально. Можно сказать, «в порядке».

Лейб удивлённо оборачивается.

— С каких пор у тебя социофобия?

Вообще-то не то чтоб они много бывали в людных местах. Лейб жил своей жизнью — со схемами, бесконечным поиском материалов и запчастей, потом — попытками выручить деньги за то, что из них получилось, а Рури… ну, она тоже как-то жила. Где-то пропадала. Лейб мельком был знаком с некоторыми её друзьями, и с ними она не выглядела чрезмерно тихой или стеснённой.

И Лейб не знает, что с ней было после того, как…

— Лейб, генератор, — Рури окликает неожиданно тяжело и жёстко, а смотрит так, будто он сделал что-то плохое прямо сейчас.

Хотя Лейб вообще ничего пока не успел сделать.

Он растерянно пожимает плечами и подходит к столу, на котором покоится престарелая механическая махина. Копанию в ней Лейб уделяет следующие пару часов. Рури не уходит: нахохлившись, садится сбоку, следит за руками Лейба. Боится, что он соберёт тут что-то не то? Раздражает, хотя одновременно вроде как приятно, что она верит, будто он может сварганить что-то опасное из этой ерунды.

Он и правда может.

В какой-то момент Лейб перестаёт обращать внимание и даже почти забывает, что рядом кто-то есть. Пока Рури не начинает задавать вопросы. Зачем он протирает вот это. Почему раскручивает то. Что ему не нравится в этой детали.

— Хэй, хватит, — не выдерживает Лейб. — Мы договаривались на починку, а не мастер-класс. Я тут не в носу ковыряюсь, дай мне сосредоточиться.

Рури вдруг смеётся, тихо и коротко, но искренне.

— Что? — Лейб насупливается.

— Когда я так прошу, ты не слушаешься. Буду дальше спрашивать. Вот это что, Лейб?

Он в раздражении кладёт на стол инструменты. Выходит шумно и, пожалуй, неаккуратно.

— Веселишься, да? Не похоже, чтоб тебе так важен этот генератор. Я устал, хочу обратно в комнату.

Рури открывает рот, и Лейб знает: сейчас она назовёт его ребёнком, как дразнила всегда.

Но вместо этого Рури болезненно морщится, прижимает к губам костяшки пальцев. Говорит изменившимся, хриплым голосом:

— Мы договаривались, что ты постараешься, Лейб, и что это оцениваю я. Я думаю, ты стараешься недостаточно.

Лейб судорожно стискивает ткань футболки. В груди жжёт и тянет, дышать тяжело, и заполошно заходится сердце.

— С-с-стерва…

— Вернись к работе, Лейб.

А ей, кажется, нравится, что он страдает!

Конечно, как он мог забыть, что она…

Рури внезапно вскакивает и выходит из комнаты.

Лейб мог бы воспользоваться этим, чтоб попробовать собрать что-то полезное для себя, но вместо этого вынужден ждать, когда успокоится дыхание. А потом просто сидит, отупело разглядывая детали на столе и наслаждаясь покоем.

Рури возвращается, наверное, через четверть часа, хотя, по-честному, Лейб не следит за временем. Да ему и не по чему.

— Пойдём, — говорит она. — Ты прав, отдохни. Продолжишь потом.