Без маски

Тут была фантазия иного рода. С помощью многочисленных слов и сложных оборотов, зачастую вступавших в конфликт с нормами правописания, автор повествовал о том далеком-далеком туманном будущем, когда люди добьются невероятных успехов в своей плодотворной мирной деятельности. И не будет, конечно, голода и болезней, и засияет в небе искусственное солнце, и на полюсах заведутся цветы, и обратятся в прах наши убогие ГЭС и зловещие АЭС, поскольку люди научатся использовать энергию времени, и с помощью чудесных приборов-репликаторов из биомассы удастся получать все-все-все, от общепитовских шницелей до суперсинхрофазотронов (опять брошюрки славного общества «Знание»!), и только звезды останутся недосягаемыми, потому как не дано человеку дотянуться до звезд и обязан он веки вечные жить на Земле, как обязаны жить в воде рыбы. И вот тогда человечество всенепременно вымрет от скуки, тихо скончается среди богатств своего изумительного рая. Такое вот печальное будущее нарисовал А.Демиденко из района.

Мне стало совсем не по себе и я уже подумывал о том, что хорошо бы уйти домой, выпить горячего чаю с водкой (адское, но иногда помогающее пойло) и залезть под три одеяла или последовать совету, вычитанному в какой-то газете: ровно минуту простоять в холодной воде, потом надеть шерстяные носки и пятнадцать минут походить по комнате (а полезный ли это совет – вот вопрос!) – но тут примчался Цыгульский и позвал меня к телефону.

Звонил художник и переводчик Гриша. Оказывается, рано утром к нему в мастерскую нагрянула страшно спешащая Залужная, подняла с раскладушки, сунула книгу, что-то протараторила взахлеб и, опрокидывая загрунтованные холсты, подрамники и банки с краской, умчалась в свою психушку. Гриша понял только одно: книга каким-то образом связана со мной – и, восстановив порядок, улегся досыпать. И вот только сейчас голод погнал его в магазин, и вот он звонит из автомата, а потом намерен продолжить сотворение шедеврально-эпохального аллегорического произведения «Свиньи периода опосля перестройки».

Частое общение с Залужной не прошло для Гриши бесследно. Он тоже начинал страдать обилием слов. Я вежливо прервал его, разъяснил суть дела и попросил бросить все и заняться переводом. Гриша некоторое время отнекивался, ему не хотелось заниматься переводом, а хотелось рисовать своих аллегорических опосляперестроечных свиней, но потом согласился. Он всегда потом соглашался – и в этом была его прелесть. Я положил трубку, на нее тут же набросился Цыгульский, нетерпеливо сопевший мне в затылок на протяжении всего нашего с Гришей разговора, и принялся лихорадочно накручивать диск, листая свой потрепанный блокнот.

Я решил навести на столе хоть какое-то подобие порядка, прежде чем идти принимать процедуры с чаем или холодной водой, пробрался на свое место и начал копаться в бумагах. И домой так и не пошел, потому что минут через двадцать к нам впорхнула Катюшенька с сегодняшней почтой, и на мой стол легли два письма. Не знаю, кто как, а я привык читать письма сразу. Другое дело, что после этого они могут проваляться у меня на столе и неделю, и две.

Цыгульский крикнул в трубку: «Через десять минут буду, а ты его тормозни!» – это был последний залп канонады, – схватил блокнот, буквально ввинтился в плащ, бросил мне от двери: «Алик, я у фотонщиков», – и, судя по скорости исчезновения, вероятно, канул в нуль-пространство. И наступила приятная тишина, приправленная легким рокотом голосов, доносящимся из отдела информации.

Кто такие «фотонщики» я не знал, но не сомневался, что Цыгульский раскрутит их на всю катушку и выжмет до упора, потому что он иначе не мог. Я повертел в руках заказное письмо, посмотрел на обратный адрес. Письмо прислал И Крикуненко из нашего райцентра Малая Лиска. Второе письмо, совсем тонкое, было местным, адресантом его значился Гончаренко Валерий Васильевич. Я нашарил в ящике стола ножницы и аккуратно вскрыл послание И. Крикуненко. И. Крикуненко представлял на строгий, но справедливый суд редакции (он так и писал в сопроводиловке: «строгий, но справедливый суд редакции») рукопись, объемом не более печатного листа, с названием, похожим на цитату: «…И сладок сон воспоминаний».

Сегодня явно был день рукописей. Сжимая в руке носовой платок, я пробежал глазами первый абзац.

«Аверин медленно шел по вечерней улице, по грязному месиву, в которое прекратился снег под ногами прохожих. Натужно гудели переполненные автобусы, в домах зажигались окна. Люди возвращались с работы и деловито шли навстречу, и деловито обгоняли Аверина, спеша в гастроном, а он продолжал размышлять, и не знал, что же делать дальше…»

Потом я заглянул на последнюю страницу («Аверину представился бесконечный зал, тысячи кресел, тысячи экранов, и в каждом кресле – опутанный проводами человек, и на каждом экране – чье-то воспоминание, как самая прекрасная в мире картина. А зрителей в зале нет. Нет»), а потом не спеша прочитал всю рукопись.