— Да, пожертвовала! Пожертвовала всей жизнью ради твоего отца! А он был совсем не то, что дедушка! Но ты прекрасно знаешь, ЧТО нас объединяло! Общие судьбы! Он тоже был сыном репрессированного! Хотя, конечно, его мать — совсем не то, что наша бабушка! Она и квартиру сумела выбить, и персональную пенсию! А у нашей бабушки только и было в жизни, что этот портрет да мы с тобой!
— В квартире Богдана Тарасюка на стене такой же портрет! Только не кубики, а вышитая сорочка!
— Но сколько? Сколько можно всего этого иметь? Борис! Олег! Еще кто-то! И наконец этот… Рон! Какие у них у всех ид-диотские имена — седые виски у дядек, а все — Тэд, Пит, Мил, Рон…
— А дедушка, будучи вдвое моложе, уже командовал полком!
— Да не насмехайся ты над дедом, тоже мне — умница! Раньше таким мазали порог бог знает чем, а теперь с ними заключают брачный контракт!
— А ты бы организовала бабок из нашего подъезда на санкции против распутной дочки! Они бы с радостью!..
Заплаканная дочь начала без разбора бросать в сумки все вещи, что лежали на полу. А заплаканная мать со стоном закрыла лицо руками…
— Ничего не поделаешь, и с этим приходится смириться… достойных мужчин нет… а девушкам надо замуж…
— Да, мама. Замужество — это не метафизика. А биология и экономика. Ты даже представить не можешь, что я ощутила, когда поняла, что могу быть товаром на рынке невест! Что я чего-то стою! И, как оказалось, совсем немало!
— Твои слова — циничные и гадкие! Если уж говорить о цене женщины, которую должен заплатить мужчина, так это вся его жизнь! А ты болтаешь черт-те что! Да еще возле этого портрета… Это даже смешно!
— Нет, совсем не смешно! Я всегда любила… этого человека и сейчас люблю!
— Какого человека? Ты любила много парней!
— Вот этого, на портрете! Ты знаешь, что мне говорили подруги, когда к нам приходили? Они спрашивали: это что, твой брат?
— Да, я знаю. Но как можно до такой степени ничего не понимать? Ведь на портрете человек совсем другой эпохи, таких сейчас нет!
— Ну да! Один этот сталинский френч чего стоит!
— Не френч, а гимнастерка!
— Какая разница? Но именно я больше всех похожа на молодого дедушку изо всей нашей семьи!
— Это правда! Внешне ты на него похожа! Он был красавец, и ты красавица — этого не отнимешь! Какой пример внешнего сходства при таком разительном несходстве душ!
Рон, когда впервые обедал у них, тоже обратил внимание на портрет. И также заметил сходство. Оксана пыталась доходчиво рассказать о страшной судьбе деда.
— Он был диссидентом? — спросил Рональд.
— Oh, how stupid you are, — не сдержала раздражения Оксана, — даром, что доктор экономики!
Рон от чистого сердца захотел оправдаться перед невестой. Уверял ее, что во время нацистской оккупации родной брат его отца прятал английских пилотов. А в давние времена — он не может это доказать с фактами в руках, но абсолютно уверен — его прапрадеды мужественно сражались с испанскими поработителями.
Звонит телефон. Частые сигналы междугороднего звонка.
— Возьми трубку, — стонет мать.
— I know, you are not sleaping. Я знаю, что ты не спишь!
Мать с тоской слушает, как дочка выговаривает: Yes, my dear! OK, my darling!
— Тебе привет…
— Очень трогательно.
— Он уже заказал отель в Женеве…
— Рада за тебя. Попутного ветра…
— Богдан мог предложить лишь сено в селе Надворнянского района.
— А мой муж, твой отец, мог предложить только дом в Боярке без удобств. А твой дедушка принес бабушке лишь клеймо жены врага народа. Но разве в этом дело? Дело в том, что никто никого не любит, как бы мелодраматически это ни звучало… Никто не заплатит наивысшую цену за любимую женщину… Доченька, милая, ты знаешь, я желаю тебе счастья, это правда, правда…
— Верю, мама, родная, верю, но у нас разные представления о счастье…
— Но сейчас… Быть может, мы видимся в последний раз…
— Мама! Не в последний! За мной приедет такси, а не «Black maria»…
— Ну да, ну да… Я говорю так, потому что это особенная ночь все-таки… Как ты думаешь — только честно… твой Рон… он любит тебя?
— Он выбрал меня из многих…
— Доченька, он бы умер за тебя, если б пришлось?
Оксана прекратила подпихивать коленом вещи в одну из сумок, посмотрела на взволнованную мать. Наконец тихо произнесла:
— Полагаю, то общество, в котором мы живем, избавит нас от такой фатальной постановки вопроса. Он ценит мою зрелую красоту, которой я обязана… — Дочь кивнула головой на портрет. — Ценит мое образование.
— Образование… Учила, учила тебя, и вот, выучила. Все у тебя было: и наилучшая по тем временам школа, и музыка, и университет, и курсы английского…
— А знаешь, мама, все наши девчонки с первых городских курсов используют на практике полученные знания именно так, как и твоя дочь. Нелька Тимченко нашла датчанина. Яна Робащук — француза. Она еще и на курсы французского ходила: как в воду глядела. А Гелена — была уже и в Швеции, и, кажется, в той же Бельгии.
— Так Гелена ведь, кажется, замужем?