Без наставника

…вот уж действительно Нуль! Старый хрыч! «Энциклопедия современной живописи»! Предложил бы мне хотя бы Гафтмана. Да у него и у самого нет. Он даже не знает, что это такое. Дальше Гогена и Ван-Гога — ни шагу. В лучшем случае добрался до Марка. Где уж там! Небось дальше Мака не двинулся! Как мои старики. Может быть, все-таки дошел до Марка. А в гостиной у него, конечно, висит «Башня голубых коней»^[28]. Чтобы все сразу увидели: он на уровне. Но в спальне — три квадратных метра душеспасительной мазни «Господь мой пастырь». Лоснится от елея. Обераммергау^[29]. Духовная олимпиада. Я ему такой доклад отгрохаю, что он ни слова не поймет! Джонни опять устроил отличный спектакль! Надо напомнить ему о вечеринке. Jazz, poetry and painting^[30]. Пластинка — восторг. Дэйв Брабек. Джей Джей Джонсон. Бенн. Только где я достану подходящий фильм о Пикассо? Можно будет здорово пошуметь! Джонни, Лорд, Трепло, Бродяга, Пигаль et moi^[31]. А Фавн? Нет, тот решает мировые проблемы. Зато парочка кадришек. Рената не придет. Ее увел этот шейх — Пижон. Габи, Лолло, Муха, Пикки, Лейла. Может быть, еще Карин. Да ну ее, эту жизнерадостную кретинку. Но музыка будет играть дольше, чем идет фильм. Ладно. Da capo!^[32] Это как раз то, что надо. Без конца, без начала. А соберемся у Джонни, в летнем домике. Вилла, «На холме»! Если мне не удастся раздобыть подходящий фильм, я буду импровизировать углем! Black and White^[33]. Должно получиться. Абстрактные нагие тела. В качестве натурщицы — Лолло! Неужели Трепло вчера с ней… Вранье! Мне она врезала, когда я вчера сунулся к ней. Нуль и правда опять смывается. Вот это работяга…

— Да заткнитесь вы, — рявкнул Рулль. — Если сюда заглянет шеф, он вкатит нам пять страниц английского, и будем сидеть до вечера.

— Знаете вы этого господина?

Годелунд протянул д-ру Немитцу через стол какую-то фотографию.

— Нет. Кто это? Киноактер?

— Я не знаю. Его фамилия мне ничего не говорит.

— А у кого вы отобрали этот снимок?

— В шестом «Б» на прошлой неделе.

— Это же пресловутый американский тенор, — сказал Нонненрот и передал фотографию дальше. — Джимми — Карузо современных дикарей.

— Ну и физиономия! — заявил Харрах и поднял очки на лоб. — И такой тип — кумир нынешней молодежи.

— Вы верите, что это действительно так? — спросил Годелунд.

— Уважаемый коллега, однажды случайно я оказался во Франкфурте, когда этот халтурщик давал, не знаю, как это назвать, концерт — не скажешь…

— Show, — сказал Кнеч.

— Да, как будто бы теперь это называется именно так. Значит, давал представление. Перед — чтобы не соврать, — перед пятью тысячами юнцов!

— Полузрелых!

— Этого слова, коллега Нонненрот, я из педагогических соображений никогда не употребляю! Но вы, конечно, правы.

— А к концу в зале не осталось ни одного целого стула!

— Я как раз и хотел это рассказать! Вы тоже слышали об этом?

— Это был не Джимми Робинсон, — сказал Виолат. — Тот жил в Федеративной республике только в качестве GI. Наверное, вы слушали кого-то другого.

— Вы удивительно хорошо осведомлены об этом выдающемся артисте, уважаемый коллега!

— У всех этих дергунчиков — золото в коленной чашечке, — изрек Нонненрот.

— Когда вы назвали это имя, я вспомнил другой случай, хотя он произошел несколько лет назад, — сказал Хюбенталь. — Тогда один из этих, пожалуй, психологически правильнее будет сказать «полузеленых», — так вот, один из них написал мелом на стене Бамбергского собора…

— «Моего бога зовут Джимми» — я тоже читал об этом, — сообщил Харрах. — Это даже была девчонка.

— Разве это не кошмар?

— Ужасно. Но симптоматично.

— И это народ поэтов и мыслителей!

— Ничего удивительного, господа, — сказал Матушат, — что дисциплина, производительность труда, нравственный уровень год от года все падает.

— При таких-то образцах!

— Но неужели у нашей молодежи действительно нет других идеалов, кроме этого печально знаменитого тенора и ему подобных? — спросил Хюбенталь и с возмущением оглядел присутствующих.

— Альберт Швейцер! — предположил Годелунд.

— Да, для безмолвных созерцателей. Но где они теперь?

— Разве интересы этих юнцов не сосредоточены целиком на девчонках?

— Ну конечно. Неужели вы думаете, что в нашем шестом «Б» кто-нибудь возводит в идеал Альберта Швейцера? Уве Зеелера — еще пожалуй или, если брать повыше, Вернера фон Брауна…

— Или Бриджит Бардо!

— Господин Нонненрот, господин Нонненрот, — произнес Годелунд.

— Скажите, это правда, что Альберт Швейцер больше уже не немец? — спросил Матушат.

— Швейцер не немец? То есть как?

— Говорят, он принял французское подданство.

— Когда?

— После первой мировой войны.

— Первый раз слышу, — сказал Годелунд. — Моя жена обязательно бы мне рассказала. Она с юных лет занимается Альбертом Швейцером.

— Вам это сообщил какой-нибудь француз? — Хюбенталь никак не мог примириться с новостью.

— Нет. По-моему, это было в «Шпигеле».

— Мерзкий журнал! Не читаю из принципа.

— Поверьте, господа, там сотрудничают одни подонки. А широкие массы интеллигенции попадаются на их удочку.

— Подрывная тактика!