Без названия

Они ходили почти регулярно на барахолку первую и последнюю субботы месяца — кандидат искусствоведения Святослав Юрьевич Жадан и кандидат искусствоведения Алексей Ильич Чаусов. Оба — ровесники, коллеги, оба работали в Фонде имени Драгоманова. И оба страстные собиратели. Было им по сорок два года.

Встретились на конечной трамвайной остановке, дальше пошли вместе — в гору к стадиону, вокруг которого и кипела барахолка.

— Помнишь, я купил в мае бронзовый светильник в виде фигуры атлета со светильником в руке? — спросил Жадан. — Я все же нашел в каталоге, что это такое. Оказалось Петербург, 1912 год. Мне предлагают за него бронзовые часы: кусок черного гранита, внутрь вделаны часы, внизу бронзовое ложе, на нем Хроном, указующий перстом на циферблат. Середина XIX века.

— Будешь меняться? — спросил Чаусов.

— Хочется, конечно заиметь такую вещицу. Но ты же знаешь мой принцип: менять только дубли. А так — какой смысл? Приобретаешь одно, теряешь другое.

— Почему ты не пошел на поминки?

— У меня была лекция, две пары в институте декоративного и прикладного искусства. Народу много было? — спросил Жадан.

— Нет. Вообще странные похороны. Я полагал, у старика при огромной известности должен быть соответствующий круг знакомых. А там человек двадцать было: музейные и несколько наших, — сказал Чаусов. — Один автобус даже оказался лишним.

— Видно, он всем хорошо досадил. Мерзкий характер, гордыня, деспотичный.

— Да уж… Следствие ведет какая-то молодая особа. Мне Ребров сказал.

— Ни рыба, ни мясо, этот Ребров, — заметил Жадан.

— Да нет, он мужик неплохой, не злобный во всяком случае, — заметил Чаусов. — Да, следствие сейчас начнет загребать широко, потянут допрашивать всех, кто хоть краем имел дело со стариком. И нас с тобой тоже могут.

— От нас толку мало, — сказал Жадан, — мы с тобой можем придумать себе алиби, — засмеялся он.

— Какое? — спросил Чаусов.

— В тот день, в то время мы были с тобой вместе.

— И где же мы были? — спросил Чаусов.

— Скажем, на выставке старинной мебели в историческом музее, засмеялся Жадан.

— Неплохо, — ответил Чаусов, увлеченный этой игрой. — Итак, мы созвонились за день и условились около шести вечера встретиться у музея. Осмотрели выставку и…

— И пошли ко мне смотреть мою новую бронзу. И сколько мы пробыли у меня?

— Скажем, до девяти вечера, — ответил Чаусов.

— А кто из нас кому звонил с предложением сходить в музей? — спросил Жадан.

— Я смотрю, ты уже вошел в роль следователя, — улыбнулся Чаусов. Скажем, я тебе звонил.

— Откуда? — спросил Жадан.

— Из дому.

— Плохо. Банально, — ответил Жадан. — Давай так: вечером ты ходил за хлебом, была очередь, рядом телефон-автомат, ты отошел, позвонил мне и мы уговорились на завтра.

— Нелогично, гражданин Жадан. Вы с гражданином Чаусовым работаете в одном музее, в одном помещении. Почему же днем тогда не договорились.

— Гражданин следователь, в тот день я Чаусова не видел, у меня четверг творческий день. Я не работал в музее. А был в институте: отчитал три пары, — Жадан, пригнувшись, хохотал, держась за живот…

Они поднялись к стадиону, перед ними открылась толпа, она колыхалась, шевелилась как муравейник. Тут они расстались, уговорившись через полтора часа снова встретиться у конечной остановки трамвая. Каждый знал место, где ему может пофартить с каким-нибудь приобретением. Места эти находились в разных сторонах.

Жадан брел вдоль ряда, где на газетах, расстеленных прямо на земле, лежало всякое старье, «хлам», как он называл: гаечные ключи, бронзовые вентили, смесители, набор надфилей, паяльные лампы, подсвечник, снятый с пианино, кавказский рог для вина…

— Эй, сэр, купите мешок бронзы, — окликнул Жадана бородатый мужчина лет сорока пяти.

Жадан оглянулся, увидел улыбающегося скульптора Бориса Никитича Огановского.

— Привет, Боря!

— Здоров!

Пожали друг другу руки.

— Нашел что-нибудь? — спросил Огановский.

— Ни черта нет сегодня, сплошной хлам. А ты?

— С тем же успехом.

— Я тебе давно говорил, из резной кости ты найдешь все, что захочешь, в Таиланде, в Сингапуре. Вот, куда тебе надо. Или в Бирму.

— Если финансируешь, съезжу…

— А где господин Чаусов?

— Промышляет в кучах макулатуры.

— Дался ему этот Диомиди!

— Не скажи, — возразил Жадан. — На Фаберже и Диомиди можно еще и докторскую состругать.

— На кой она хрен нужна теперь? — пожал плечами Огановский.

— Тоже верно. Однако он собрал уже хорошую библиотеку публикаций.

— Куда потом собираетесь?

— Домой.

— Поехали ко мне в мастерскую, покажу новую работу, есть бутылка коньяка.

— Что нам одна бутылка! — подмигнул Жадан.

— Найдем еще одну.

— Тогда через сорок пять минут встречаемся у конечной трамвайной, сказал Жадан…