Без названия

— Чем я могу быть полезна?

— Пока не знаю, — улыбнулась Паскалова.

— Кто же его убил и за что?

— Этого тоже еще не знаем.

— Но хоть какие-то подозрения у вас есть?

— Выясним, — неопределенно ответила Кира. Ей не понравился напор Долматовой, словно перехватывавший инициативу. — Поэтому хочу поговорить с вами, — и не делая паузы, удерживая нить разговора в своих руках, продолжила: — Как давно вы знали Гилевского?

Долматова бросила взгляд на Кирину зажигалку «Клиппер», лежавшую на столе, спросила:

— Вы курите? Разрешите мне закурить?

— Курите. — Кира протянула ей сигареты и зажигалку.

Когда Долматова вытаскивала сигарету из пачки, Кира отметила: узкая ладонь, тоненькие, изящные, ухоженные пальцы как-то не очень соответствовали крупной фигуре Долматовой. Закурив, Долматова сказала:

— Мы были знакомы с тех пор, как я пришла работать в музей. Пятнадцать лет.

— А кем вы работаете, Людмила Леонидовна?

— Заведую отделом иудаики.

— Вы хорошо знали Гилевского?

— Естественно. Пятнадцать лет достаточный срок.

— Что бы вы могли сказать о нем?

— Прекрасный человек. Настоящий специалист, таких знатоков своего дела немного.

— По роду службы вы часто бывали в отделе фондов, которым он руководил?

— По мере надобности.

— Беспрепятственно с его стороны?

— Какие же могут быть препятствия, если этого требует работа?

— А каковы у него были взаимоотношения с другими сотрудниками?

— Вы полагаете, что я исключение?

— Не полагаю, а предполагаю.

— На каком же основании?

— Ваши отношения с ним ограничивались лишь совместной работой в одном учреждении? Простите, если вопрос покажется вам бестактным, но все, чем я занимаюсь, — это только, кто и за что убил Гилевского, ни больше, ни меньше.

— Можно сказать, ограничивались, хотя досужих вымыслов хватало.

— Вы замужем, Людмила Леонидовна?

— Нет. Но этого хватало для сплетен.

— Возможно, не только этого.

— Что вы имеете в виду? — Долматова осанисто выпрямила спину и шею.

— К этому мы еще вернемся, — сказала Кира. — У него были враги?

— Естественно, как и у всякого человека, который не терпит бездельников и бездарей.

— Кто же конкретно, и на какой почве он враждовал?

— В каждом случае кто-нибудь конкретно. Все-таки он проработал в музее свыше сорока лет, а за это время всякие стычки бывали.

— И все-таки, может был кто-то, с кем у Гилевского была постоянная вражда?

— Нет. Он был незлопамятен.

— Может не он, а кто-то был злопамятен?

— Обычно это не афишируют.

— Ну хорошо, — Кира поняла, что Долматова почему-то хочет обойтись без фамилий. — Вы бывали у него дома?

— Редко. Что вы имеете в виду?

— Разве характер ваших добрых отношений исключал ваши визиты к нему и его — к вам?

— Давайте без обиняков, — резко сказала Долматова.

— Если вам угодно. Вы знаете, что есть завещание, по нему все завещано вам?

— Нет, не знала, — смуглое лицо Долматовой пошло красными пятнами, лоб завлажнел, она наклонилась, чтоб взять из сумки платок.

«Тут ты по-моему лжешь, — подумала Кира. — Ты не родственница ему, подобные завещания оставляют не случайно. Старик, наверное, был влюблен. И ты разогревала его своим пышным телом. Тут платонической любви было недостаточно».

— Вот я и объявила вам: вы наследница всего его имущества. Даже приватизированной квартиры. А у вас большая квартира?

— Однокомнатная.

— Людмила Леонидовна, как женщина женщине, скажите вы были близки с Гилевским? — Кира не хотела упустить момент ее растерянности.

— Да. Вас это удивляет? Разница в возрасте: мне тридцать девять, ему шестьдесят девять.

— Нет, почему же, такое случается. Обаяние, опыт, интеллект Гилевского — сильное оружие. Он был обаятельный человек?

— Для меня да.

— Так вы знали о завещании?

— Знала.

— Как он объявил вам об этом?

— Просто. Сказал: «Я завещаю все тебе».

— А вы?

— Сперва растерялась.

— Вы кого-нибудь подозреваете в его убийстве?

— Нет, — она отвела взгляд, и Кира интуитивно почувствовала, что и это ложь, но не могла понять — зачем она лжет, что-то в этом было противоестественное, скрытое, тайное. Если убит любимый человек, нормально было бы назвать того, кого подозреваешь.

— Давайте договоримся так. Делом этим занимаюсь не только я, но и люди поопытней моего. Докопаемся, уверяю вас. Поэтому вы на досуге подумайте о том, что вы мне по каким-то причинам не сказали, утаили, чтоб потом вы не чувствовали себя неловко и, скажем, неблагодарно по отношению к убитому. Вы поняли меня, Людмила Леонидовна?

— Надеюсь, поняла. Я могу идти?

— Разумеется.

— До свидания.

— Всего доброго…

Всех пятерых Кира вызвала на один день на разное время, чтоб они не встретились друг с другом в прокуратуре.

Следующим был художник-реставратор Давид Манукян — невысокий плотный чернявый человек, в джинсах и в хорошей джинсовой рубашке с закатанными рукавами, из которых высовывались волосатые руки с сильными кистями…

— Давид Ованесович, в связи с убийством Гилевского у меня к вам несколько вопросов.

— Задавайте, — он пожал плечами.

— Вы знали Гилевского?

— Знал визуально, но знаком не был.

— Вы коллекционер?

— В первую очередь я художник-реставратор.

— Картин, икон?

— Нет, витражей. Я не только реставрирую, но и делаю витражи.