Без названия

— А были ли люди недовольные, что их перевели из музея в Фонд?

— Немало. Но к нынешнему времени одни умерли за эти годы, другие ушли на пенсию, третьи смирились и хорошо обустроились, привыкли в Фонде.

— Какие у вас были взаимоотношения с Гилевским?

— И прежде, и теперь — никакие. «Здравствуйте, Модест Станиславович». В ответ — кивок. И каждый — в свою сторону.

— А вы бывали у него в отделе рукописных фондов и запасниках?

— За все время может быть три-четыре раза. А потом махнул рукой, понимая, что это зряшные мечты.

— А хотелось?

— Прежде да, теперь нет. Успокоился, обленился искать.

— Вы, я знаю, коллекционер, хобби так сказать?

— Не совсем хобби. Точнее — профессиональна страсть: обожаю старинную бронзу. Я и курс читаю «Эстетика бронзового литья, история и техника».

— Вы знакомы с Долматовой?

— Конечно. Работали вместе в музее. Она и сейчас там.

— Что вы можете сказать о ее взаимоотношениях с Гилевским?

— Очень нежные, — он усмехнулся.

— А разница в возрасте?

— Любовь… ее порывы, как заметил поэт, благотворны. В данном случае безусловно.

— Благотворны для кого?

— Для Людочки Долматовой. Сделала кандидатскую под патронажем Гилевского. Думаю, в убийцы она не подходит. Ради чего? Рубить сук, на котором сидишь, хоть этот сук уже и усыхает, гнется.

— А кто по-вашему подходит?

— Любой, кто имел долгое время дело с Гилевским.

— А вы?

Он засмеялся.

— А у меня алиби. В день и час убийства я был на выставке старинной мебели в историческом музее. Вместе с коллегой Алексеем Ильичом Чаусовым.

— Откуда вы знаете день и час?

— Слух в наших замкнутых кругах расходится быстро.

— Значит, Чаусов может подтвердить, что вы вместе были на выставке в это время и в этот день? Никого из знакомых там не встречали?

— Надеюсь, подтвердит. А знакомых — не встретили никого.

— Что ж, мы мило побеседовали. На сегодня хватит, — сухо сказала Кира.

— А что, еще может быть продолжение? — усмехнулся Жадан.

— Все еще может быть…

Когда он ушел, Кира перевела дух, почувствовав, что устала от разговора с Жаданом. Не понравился он ей наигранной легкостью, желанием, как ей показалось, произвести впечатление. Только не могла понять, какое. Она посмотрела на часы, было около часа. Кира решила сходить в кафе рядом с прокуратурой, перекусить и немного отдохнуть.

Кафе было небольшое, все столики заняты — обеденное время. У окна увидела столик, за которым сидели три девушки в одинаковых синих халатиках, видимо, продавщицы из ближайшего магазина. Одно место у них было свободным. Они о чем-то весело разговаривали.

— Разрешите? — подошла Кира. — У вас не занято?

— Нет, садитесь.

Она взяла себе сосиски с гарниром и чашку кофе. Ела медленно, погруженная в свои размышления. «Почему, — думала Кира, — Долматова так упорно избегала назвать кого-то, кого подозревала в убийстве Гилевского? Ведь не могла не знать о взаимоотношениях Гилевского с разными людьми. Не мог не существовать человек, на которого Долматова про себя не указывала бы перстом: „Он“. Может быть потому, что таких было много, она не осмелилась перечислить их, чтобы не дать таким образом понять Кире, что Гилевский был далеко не ангелом: кто-то его не любил, кто-то даже ненавидел? И их, этих „кто-то“ было множество: и нынешних сотрудников музея, и тех, кто уволился, и тех, кто перешел не по своей воле в Фонд имени Драгоманова…»

Между тем Скорик заканчивал допрос бортмеханика Лаптева.

— Вы продолжаете загонять себя в угол, — сказал Скорик, — отрицаете очевидное, городите ложь на ложь. А что потом будет, в суде? Судья ведь не дурак, он поймет на этот раз, что вы лжете. Я предоставлю достаточное количество противоречий между тем, что вы говорите, и тем, что было на самом деле. Вот еще одно: вы утверждаете, что, расставшись с Олей, поехали из Рубежного в авиаотряд, где вас видела диспетчер Катунина. Я допросил ее. Она действительно вас видела. Но не в тот день, а на следующий.

— Она могла ошибиться. Перепутать один день очень легко. Тут ведь разница не в десять дней, не в неделю, — сказал Лаптев.

— Нет, Катунина не ошиблась: в день, когда вы убили Олю, Катунина не дежурила. Я проверил по графику дежурств.

Лаптев снова умолк.

— Как я догадываюсь, сидя в камере, вы хорошо подытожили наши с вами беседы, и точно уже знаете, где я вас припер. Повторяю: в суде вам зададут те же вопросы.

— Я должен посоветоваться со своим адвокатом.

— Это ваше право. Постарайтесь, чтоб к следующей нашей встрече мы не топтались на месте. А я приготовлю для вас еще пару сюрпризов. Скажем, тракториста, который в тот день был в поле и видел, как из лесополосы, где потом нашли Олю, по грунтовой дороге в сторону шоссе направлялся желтый «жигуленок». У вас ведь желтая «пятерка»?

Лаптев молчал.

— Ну хорошо. Вы сказали, что должны были потом идти с приятелем Пестеревым в бильярдную, но Пестерев, сославшись на срочное дело, отказался. Так?

— Так.

— Он подтвердит, что в этот день вы должны были идти в бильярдную и что действительно какое-то дело помешало ему?

— Подтвердит.

— А какое срочное дело он назвал вам? Ведь естественно полагать, что вы задали такой вопрос.