* * *
В машине сонливость прошла. Она поехала по бульвару Уилтшир. Медленно. От светофора до светофора. Пришлось собраться, чтобы ни в кого не въехать. Такое монотонное движение. У Анны Малер были проблемы с алкоголем? «В это время расхаживала бы исключительно с бокалом мартини в руке». И улыбочка. И что за участь у доктора Ханзена? Ей показалось, что он живет исключительно насыщенной жизнью. Он не намного младше Альбрехта Йозефа. Но торопится домой. Ужинать. И он работает. Он корректен. Не хочет анализировать Анну. И сказал немного. Хотелось бы, чтобы он был ее врачом. Мог бы играть главную роль в любом сериале о врачах. Такая аристократическая внешность. И белый халат. Халат всегда впечатляет. И на Хельмуте — тоже. Сначала она нарочно заходила за ним слишком рано. Чтобы увидеть, как он подходит к двери. Одна рука в кармане халата. В другой — карточка, и вызывает следующего пациента. Мягко. Он говорил ей, что просто ненавидит, когда пациент подходит к его столу. Да еще раздевшись. Как в какой-нибудь амбулатории. Тут уж не побеседуешь. А он только тогда может быть уверен в диагнозе, когда пациент поговорит с ним. Ах. Как ей это нравилось. Как окрыляло воплощение ее идеала. Сперва. Хотя. У них все равно завязался бы роман, будь он даже ужасным врачом. Неизбежно. Но его пациенткой она не была. Как Трауде. Она. Она должна была подчиниться его интересам. Помогать стать хорошим терапевтом. Пожениться? Это привело бы к денежным проблемам. Для нее. Об этом они давно уже больше не говорили. И наверное, он прав. Ей нужны трагедии. От спектакля — к спектаклю. Прежде она всегда добивалась счастья вопреки неприятностям. Несчастье было необходимо для счастья. С Хельмутом ее жизнь могла бы обрести смысл. Но так уже было с Герхардом. И с Вагенбергером. И даже для Диффенбахера она могла бы стать самоотверженной музой. Означает ли это, что история права? Сквозь руины к свершениям. И что за жестокость к жертвам. Таким, как Манон. И каково это, изначально быть жертвой. Жертвой по определению. Как это назвать? Как называют такое состояние? Doomed?[22] Инобытие, где ничего нет. Не может быть. Нет пространства. Если ты женщина, все твое — между ног. Искушение счастьем для одного. Всегда — единственного. И выхода нет. В конце бульвара, после короткого раздумья, она перестроилась в левый ряд. За пальмами парка не видно моря. Светятся только облака впереди. Под ними темнота. Далеко-далеко. Она выехала на бульвар Оушн. Потом, по указателям, на Santa Monika Freeway. Freeway Number 10.[23] Быстрая езда захватила ее. Она обгоняла.
Меняла ряды. Превысила скорость. Мчалась. То вверх, то вниз. Кругом огни. Между ними черные пятна. Фары машин. Она скользила в потоке вечернего движения. Была вместе со всеми. Не одна. Вот бы вечно так ехать. Ехать, оставив все позади. Но это невозможно. Действительность вернется, как только она приедет. Она включила радио. Поискала хорошую музыку. Нашла. Кларнет. Фортепьяно. Ударные. Но приглушенно, негромко. Smooth Jazz, промурлыкал диктор. Она опустила окно. Ветер. Холодный. Распустила волосы. Длинные пряди били по щекам и глазам. Ехала. Под музыку. Грустно. Но грусть светлая. Легкая. Ее, как всех на этом шоссе, впихнули в неизбежность бытия. В Вене она не испытывала ничего подобного. Потом она поехала назад. Запуталась на развязке. Сначала поехала в прежнем направлении. Только на следующем съезде поняла, куда ехать дальше. Направилась в Марина-дель-Рей по Пасифик-авеню.
* * *