Без очереди в рай

Вот и с мухой в тему получилось. Эпизод из серии нарочно не придумаешь и по заказу далеко не факт, что с ходу повторишь. Пустой на самом деле эпизодишко: залетела, извините, муха в форточку, энергичное такое насекомое попалось, как-никак — тринадцатый этаж. Дело, разумеется, житейское, по любому счету — сущий пустячок; но не руками же ее ловить прикажете! Ну вот я и поймала. Не руками, нет, конечно: палочками. Просто на глазах Тесалова из воздуха взяла.

Киношно получилось.

Юрий оценил:

— Однако!

Для тех, кто понимает: это вам не кулаками кирпичи крушить — трюк сложнее на порядок минимум.

— Я надеюсь, это не была твоя любимая домашняя зверюшка? — вежливо осведомилась я.

Тесалов только хмыкнул:

— Приготовлю-ка я пиццу в следующий раз!

Хм. В следующий раз? Оптимист, однако.

Кофе был терпим, коньяк хорош, сигарета оказалась тоже к месту и ко времени. Палочка такая выручалочка — когда сказать уже как будто нечего, а к делу перейти так просто не с руки. Мужики — они застенчивые несколько.

— Ты красиво куришь…

Комплимент?

— Спасибо, капитан.

Придется подсобить.

Я потянулась, встала, подошла к окну, руками оперлась о подоконник. Мимоходом оценила собственное отражение в стекле — приемлемо. Снаружи, за стеклом, заканчивались сумерки, у горизонта начиналась ночь. Гаснущее небо и вода слабо отливали перламутровой эмалью, словно потемневшие от времени створки исполинской раковины. Слева смутно виден был Крестовский остров с обозначенными красными огнями осветительными мачтами стадиона Кирова, далее, за оконечностью его, мерцали из-за мглы смазанные огоньки Приморского района на Васильевском. По другую руку, справа, в темном далеке залива можно было углядеть на низких облаках светящееся марево прожекторов Кронштадта. А прямо была мгла.

Прямо была мгла до горизонта, больше ничего, и даже горизонта самого в этой мгле как будто бы и не было. Почему-то мне подумалось, что было бы занятно из этого окна таким же мглистым вечером смотреть на первый снег, просто так, без умысла и смысла вглядываясь чуть расфокусированным взглядом в морок междувременья. Ожидание бы наполнялось на глазах хлопьями овеществленного безмолвия, собственное отражение в окоеме становилось бы всё глубже — глубже до тех пор, наверное, пока бы я сама не оказалась бы уже не только здесь, внутри, но даже больше — там, как будто в зазеркалье, с той стороны стекла. Каков пассаж?

А дальше можно так: говорят, когда заглядываешь в бездну, бездна тоже пристально смотрится в тебя. Вот и я бы тоже посмотрела, взглянула бы в себя и сквозь себя, на встающего из-за стола забавно неуклюжего Тесалова, которому, сдается, всё-таки пора бы что-нибудь сказать, спросить о чем-нибудь… не мне же начинать. Еще недоставало!

Юрий, впрочем, не сказал и не спросил — он просто наконец-то подошел, взял меня за плечи, мягко развернул и притянул к себе.

Он не спросил.

А я зачем-то всё-таки ответила:

— Я уже заждалась, капитан.

А Тесалов притянул меня к себе, обнял, прижал, и дальше по законам жанра следовало бы сочинить этюд в постельных (от тела и постели) тонах. Ну, например (цитирую по памяти «дамские» романы): «Его горящий взгляд, полный до краев желанием и нежностью, ожег ее лицо. Она покорно опустила веки, его ищущие губы встретились с ее — мягкими, горячими, чуть влажными. Трепеща, она руками обвивала его шею, его крепкие ладони скользнули по спине и принялись ласкать ее податливые бедра. Плоть его восстала, ее плоть исполнилась истомы, дрожь вожделения пронзила их тела. Не прошло и вечности, как он ненадолго оторвался от ее зовущих страстных губ и начал целовать ее пылающие щеки, шею, основание ключиц. Она не удержала стона, грудь ее под тонкой тканью напряглась, когда его рука…» — кавычки закрываем. А его рука — туда ей и дорога, кто бы, право слово, возражал; и если что-нибудь меня смущало несколько, так это разве то, что, честно говоря, бельишко нынче было у меня не чересчур парадное.

А затем моя многострадальная привычка посматривать на самое себя слегка со стороны, с неким ироническим зазором, дала сбой, так что даже если до сего момента и была какая-то неловкость, паче неуверенность (иначе бы зачем я столько распиналась, спрашивается), то всё теперь прошло. Более ни Юрию, ни мне не было нужды быть терпеливыми, у меня аж скулы от желания сводило, капитана явно распирало изнутри. Путаясь в одежках и друг в друге, мы очутились на диване в комнате, уже безо всего, и — да, вот именно; а вы что ожидали?

Получилось у нас всё как получилось: в целом предсказуемо вполне, в общем очень — даже очень — выше среднего. Золотистый звон в ушах помалу утихал, радужное марево в глазах как будто прояснилось, сбитое дыхание кое-как приходило в норму. В интимном полусвете ночника жилистое тесаловское тело отливало бисеринками пота.

В его голосе осталась хрипотца:

— Интересно, ты сама-то сознаешь, насколько же ты необыкновенная? Фантастика…

— Угу. Сыр «Хохланд», — бормотнула я. — Спасибо, капитан. — Я его поцеловала в мочку уха. — Ты великолепен.