Без очереди в рай

— Ау, сестренка, студнем не сиди!

Похоже, я на некоторое время выпала-таки в осадок. В мутненький такой осадок, рыхлый и творожистый…

Отодвинув стопку в сторону, я объявила:

— Мне не наливать.

— Не очень и хотелось. Кофе? Чай?

— Не знаю. Что-нибудь. Попозже.

— Вот и ладненько.

Мы помолчали.

Я как будто выкарабкивалась из болота — настолько незаметно как ушла в себя.

— Не парься ты так, мать, — сказала Лера; сказала жестко, неожиданно всерьез. — Пустое всё. Что сделано, то сделано. — Сестра в упор смотрела на меня абсолютно трезвыми глазами. — По-любому ты была права. Да я бы и сама, ну, если бы умела, то поступила так же, Янка!

— Думаешь?

— А почему бы нет. Не веришь?

— Верю.

— Вот и замечательно. Не хочешь водки — сладкого сожри. У меня тут шоколадка завалялась.

— Запасливая ты, сестренка.

— Я-то? Ни фига. Это я сегодня в магазине стибрила.

— Сегодня?

— Ну. Мы ж водку покупали…

— Украла?

— Ну!

— А… как бы на фига?

Сестренка сделала честнейшие глаза:

— Ты не поверишь, мать: лежала плохо!

И вот тут меня прорвало наконец…

Смех, застывая, превращался в снег. Снег поднимался вверх, и это не казалось чем-то странным: я сознавала, что я вижу сон. Что характерно, сон был тем же самым, уже виденным. Я опять была в полночном городе, узнаваемом и всё-таки другом, ином, чужом, как будто бы смещенным; я знала здесь, казалось, каждый закуток, но всё равно блуждала, словно в лабиринте.

Вокруг было светло, но света не было. Был снег, похожий на овеществленный свет, кружащийся вокруг. Я не спеша брела в подвижной белой мгле, среди людей без лиц, домов без адресов. Здесь завершалось время. В белой тишине, теряя очертания, город плыл, деревья и дома подергивались рябью, сходя на нет.

Мир подходил к концу, я это понимала. Мне страшно не было — мне было всё равно, как будто я была уже не я, а просто кто-то на меня похожий, так, лишь прохожий, некто как никто. Но страшно не было.

Я всё еще брела — зачем? куда? значения не имело. Мир медленно пустел. Я сознавала, что мне суждено остаться в этом мире в одиночестве, остаться навсегда, что значит — ненадолго, потому что время скоро истечет, и, наверно, это будет правильно; впрочем же, мне было всё равно.

Сменился миг, во мгле прошли века. Я уже была с изнанки времени — не я, а некто, кто-то без лица и имени. Мир постепенно гас, как будто слеп. Я видела, как то, что было мной, помалу истончалось, сходя на нет, я превращалась в свет, а мир — но мир уже был безнадежно слеп. Всё было кончено. Я тихо засмеялась.

Смех застывал и превращался в снег.

Снег поднимался вверх, а…

…я…

…и я…

…и…

…тут меня растормошила Лера:

— Сестренка, это я. Прости, что разбудила…

Я резко села на постели:

— А? Что? Случилось что-нибудь?

Сестра чуть запиналась:

— Ничего. Так, всё в порядке… в общем. Просто ты… ну, ты во сне смеялась. Извини, мне даже как-то страшновато стало… ну, чуть-чуть…

— Смеялась?

— Ну.

Бывает же.

— Прости. Нормально, я уже в порядке. — Я вздохнула. — Спать не дала?

— Не так чтоб очень… Да, в какой-то мере. Послушай, старшенькая, можно я к тебе? — (Сестре я постелила на тахте в соседней комнате.) — Не по себе мне как-то, ну, одной. Всё время кажется, что в доме кто-то ходит…

— Серьезно? — Я приподнялась.

— Да нет там никого. Я всё проверила. Но знаешь, просто как-то…

Я подвинулась, давая Лере место:

— С тобой всё ясно. Ладно, залезай.

— А… а к стенке можно?

Я улыбнулась:

— Ладно уж, ныряй.

— Спасибо.

— Не за что.

Умащиваясь рядышком со мной, сестренка ненароком зацепила меня локтем по боку. Против воли я болезненно поморщилась.

Сестренка углядела:

— Ты чего?

— Бок слегонца болит. Пробили меня всё-таки в спортзале.

— И сильно, старшенькая?

— Пустяки. Забудь.

— Ага, забудь. Забудешь, мать, такое, — сестренка осторожно обняла меня: — Ну ты у нас боец!

— Ужо какая есть, — ворчнула я. — И долго я спала?

— Примерно два часа. Не сердишься?

— На что?

— Что разбудила.

— Ты прелесть, младшенькая.

— Уж какая есть… — Сестренка ненадолго замолчала. — А хорошо, наверно быть такой?

— Какой?

— Как ты. Крутой. Ну… не такой как все.

— Таких как все в природе не бывает.

— Да ну тебя. Умом-то не дави! Ты и так крутая дальше некуда.

— Было бы чем.

— Что?

— Было б чем давить, — зевнула я. — Между прочим, я вообще-то девочка на самом деле тихая, местами даже добрая…

Сестренка фыркнула мне в ухо:

— Добрая, ага. — И добавила со вкусом: — Как оглобля! Слушай, мать, а ты бы Тайсона какого-нибудь или там Клячко смогла бы завалить?

— Всех сразу? Запросто. В упор из автомата.

— Да ну тебя… А почему в упор?

— А чтоб не промахнуться.

Лерка прыснула:

— Нет, ты неисправима, мать!.. — Она подперла голову ладонью: — А знаешь, старшенькая, я тобой горжусь, — в задумчивости глядя на меня, добавила она. — На самом деле, я тебе всю жизнь слегка завидую. Нет, не по-черному, конечно, не подумай, просто… ну, как бы я всегда тянулась за тобой. И в Питер я вот за тобой приехала, и в Медицинский, как и ты, хотела поступить. Куда мне было до тебя…

Услышишь же такое!

— Ну и ну…

— Ты только не ехидничай.