Без очереди в рай

— Хрен редьки… извини, но лично мне монопенисуально. Тебе перевести?

— Подтекст я уловил. Сам люблю ругнуться на латыни. Не веришь? Dura lex sed lex: закон суров, но дура он и дура, потому как дура он и есть — и притом, что характерно, полная. Как тебе?

Блеснем-ка ерундицией:

— Не дура дуру кроет. Между прочим, слово durus в латинском языке изначально означает твердый, жесткий, а твердое и жесткое — но в даосизме, правда, — это то, что изначально не имеет справедливости, а то, что изначально не имеет справедливости, не только гибельно, но и обречено… А вообще-то, если разобрать, все мы так или иначе приговорены к пожизненному заключению условно, как ты думаешь?

Он вдруг захохотал.

Я даже удивилась:

— Ты о чем?

— Я? О национальном. Приятно убедиться лишний раз, что Адам и Ева были русскими. Только россияне в состоянии жить с голыми задами, грызть вдвоем одно ворованное яблоко и при этом искренне считать, что они в раю. Ну кто еще способен для затравки затеять мордобой, а немного погодя, вымокнув до нитки, упражняться в толковании латыни и цитировать Екклесиаста вкупе с Лао-цзы! Походя, заметь, как будто так и принято.

(Интересно, а даже и в России найдется еще мент, который в состоянии отличить цитату Лао-цзы от высказывания, например, Сун-цзы или от расхожего Конфуция?)

— Заметила. Дождь вроде бы подстих. — Я включила ближний свет и противотуманники. — Тебе куда?

— На Яхтенную. Всяко по пути: по Приморскому шоссе до города — и пять минут езды. Подбросишь?

А куда я денусь, спрашивается?

— Не в электричку же тебя промокшего сажать. Простынешь, заболеешь… умрешь, опять-таки, как тот интеллигент, которого асфальтовым катком сначала переехало. Страдай потом из-за тебя.

Благо крюк и в самом деле невеликий.

— Человеколюбица ты наша.

— Ни фига. Притянет же потом какой-нибудь Козлов за неоказание медицинской помощи. Или даже за убийство ценного сотрудника милиции в особо изощренной форме. Объясняться после заманаешься.

— Ну, Дайана! У тебя язык…

— Рабочий орган. — Тьфу! пришлось чуть прикусить; и впрямь я что-то зарапортовалась. — Поехали, короче. Так и быть, до дому довезу. Доволен?

— Ждал, что ты предложишь.

Сукин сын.

Я выехала на шоссе. Ливень в самом деле несколько подстих, но именно что несколько. Видимость на трассе оставляла желать лучшего. Машин, по счастью, было мало, кто-то всё еще отстаивался на обочине, один особо торопливый «мерседес» отдыхал в кювете. Так ему: раз три девятки в номере — бандитский, стало быть, туда им и дорога. П-пошляки.

Убедившись, что аквапланирование «десятке» не грозит, я слегонца прибавила.

— Послушай, капитан… — Блин, вот же прицепилось! — Извини. — Я еще немного придавила газ. — Вообще-то «капитан» тебе подходит. Я к чему…

Тесалов перебил:

— Подходит так подходит. Я согласен даже на «сержанта», только не играй в Шумахера, лады? Я еще не потерял надежды в генералы выбиться.

Я покосилась на спидометр: н-да, свыше девяноста, на такой дороге взаправду чересчур. Скромнее надо быть.

Скорость я снижать не стала.

— Расслабься, капитан. Отец меня с четырнадцати лет к баранке приучил. Фатер у меня раллистом был.

— Он мне всё больше нравится.

— Какое совпадение — мне тоже.

Бишь о чем я спрашивала? Да:

— Я всё-таки не слишком поняла, какое отношение к вашей уголовщине имеют доктора? Речь же как бы о маньяке шла, о враче-вредителе. Или я чего-нибудь не уловила?

— Да при чем… — Капитан досадливо поморщился: — Говорю же, бредни это всё, поверь мне на слово.

На слово? Не поверю.

— Что-то вроде дыма без огня? Но отчего-то же волна пошла, наверное? Короче, мент, давай-ка ты колись, иначе «полицейский разворот» продемонстрирую!

Я газанула убедительности для.

— Злая ты какая-то, — проворчал Тесалов. — Между прочим, тайну следствия никто не отменял. Ты меня на должностной проступок провоцируешь.

— Я любя. — И всё-таки: — Рассказывай давай.

Переглянувшись, мы на пару фыркнули.

— Мы с тобой друг друга стоим, доктор Кейн, — весело признал Тесалов. — Хорошо. С чего всё началось, — переключился он на суховатый, я сказала бы — на протокольный тон: — Недели три назад в адресе был обнаружен труп. Пожилая женщина, умерла без видимых причин, квартира обокрадена. На момент обнаружения тела входная дверь была открыта, труп двухдневной давности. А на лестничной площадке кроме этой еще пяток квартир. Люди регулярно на работу ходят, в магазин, куда-нибудь еще. Странности не видишь?

— То есть двое суток дверь была не заперта, но никто не обращал внимания?

— В корень зришь. Резонно допустить, что и в этом эпизоде смерть и кража, скажем так, разнесены по времени. Для полноты картины намекаю: у нас второй этаж, кухонное окно над козырьком парадной, форточка была открыта. Есть соображения?