Без определенного местожительства...

Иногда они ругались, даже дрались, но до прихода Толяна это были, можно сказать, семейные ссоры. Этот же двадцатипятилетний верзила, тупой и агрессивный, был по-настоящему опасен. Он недавно освободился. Поселился он под самой крайней, стоявшей на отшибе, плитой. Через три дня Толян привел Светку. В свои шестнадцать лет она уже успела отсидеть за воровство. В октябре одну из соседних плит облюбовали три мальчишки двенадцати-тринадцати лет. Бекболот и Димка сбежали из дома. От пьяных скандалов, от побоев. Третий, Алик, жил на улице сколько себя помнил. Они держались обособленно. Последним в середине ноября явился Руслан. Он стал жить у Толяна.

3

Бомжи проснулись рано.

– Я вчера дрался? – спросил Доцент, стирая кровь с лица. Он был средних лет, среднего роста, худой и невзрачный.

– Толян тебя отметелил,– пояснил Митрич.

– Я-то хоть раз его ударил?

– Что-то не заметил. Да ты уже бухой был, еле на ногах стоял.

– Эх! – вздохнул тяжело Доцент.

Ырыс тормошила Каная.

– Вставай, вставай,– сказал, подходя, Митрич.– Кто рано встает, тому бог дает.

Ырыс повернулась к нему.

– Вчера поздно вышли, так до нас кто-то все контейнеры распотрошил.

Канай потянулся, зевнул.

– А у нас так говорят: коп жойлогон тульку, скажем так, ачкан олот.

– В смысле?

– Лиса, которая много… суетится, от голода сдыхает.

– Его любимая поговорка,– сердито проговорила Ырыс.– Вот уж точно лень раньше его родилась.

– Лень – это хорошо,– возразил Канай.– Лень – это полезно. Если человек ленится, значит, душа у него, скажем так, работает. Значит, понять он хочет, зачем живет.

– Поднимайся, философ,– повторил старик.

– Спит как убитая,– прошамкала Валька, склонившись над Наташей.– Эх, пропадет она тут. Красивая слишком.

Кукла весело крутилась возле бомжей, но вдруг навострила уши. По железнодорожной насыпи к ним спускались Толян и Руслан. Толян что-то нес в полиэтиленовой сумке.

– Доцент, харю умой,– хохотнул он.

Руслан заметил спящую девушку и замедлил шаг.

– Это что за красотка? Кто такая?

Никто не ответил. Он стал, обвел всех нетерпеливым, требовательным взглядом и остановил его наконец на Вальке, стоявшей к нему ближе других. Руслан ждал ответа. Собака зарычала. Валька тупо смотрела на него, приоткрыв рот. За его спиной гневно засопел Толян.

– Вечером к нам пришла,– поспешно сказал Егорыч.– Ушла из дома.

Руслан и Толян направились к своей плите.

– Как у него глаза загорелись, когда Наташку увидал,– покачала головой Ырыс

Канай посмотрел на серое небо. Лишь на востоке оно становилось желтым, а на западе над горизонтом тянулась мутно-голубая полоса. Бомжи взяли огромные черные полиэтиленовые мешки и клетчатые китайские сумки и двинулись в путь. Остался только Митрич. Они вышли на дорогу. Миновали плиты. Слышно было, как под крайней плитой хныкала Светка. Кукла то отставала, то забегала вперед. Дорога шла параллельно железнодорожному полотну. По одну ее сторону тянулись заводские заборы, за ними стояли обшарпанные, с разбитыми окнами, заброшенные корпуса. По другую – цепочкой – кучи земли вперемешку с булыжниками. На кучах и возле них валялись всякие строительные и хозяйственные отходы. Здесь бомжи находили нужные материалы для благоустройства своих жилищ. Лишь кое-где дорогу покрывал асфальт, осевший, потрескавшийся. В одном месте, по обе стороны дороги, стояло десятка два покрытых ржавчиной металлических столбов. Валька с Куклой отстали. Валька двигалась медленно, какой-то походкой робота. Верхняя часть туловища оставалась при ходьбе неподвижной. Руки были слегка растопырены. Она словно боялась потерять равновесие.

Бомжи свернули к железной дороге, прошли мимо глубокого оврага, поросшего кустарником. Перешли линию. Тут удобнее всего было переходить. Направились к одинокому киоску. Это был комок Назгуль-эдже. Метрах в двадцати от него, почти рядом с железнодорожной насыпью, виднелось мрачное дощатое строение. Доски почернели, перекосились, наполовину сгнили. В крыше из пожелтевшего от времени шифера зияли дыры. Егорыч посмотрел на сарай, вздохнул.

– Там, значит, Склеротика убили.

Подошли к киоску, сдали оставшиеся с вечера бутылки, пошарили в карманах. За пять сомов Назгуль-эдже наливала сто грамм. Опохмелившись, бомжи отправились рыться в мусорных контейнерах. Канай и Ырыс – в одну сторону, Егорыч и Доцент – в другую. Старались идти быстро: надо было опередить конкурентов.

Найденное на помойках бомжи сдавали. Стеклянные бутылки – по сому. Железо – по одному сому семьдесят тыйынов за килограмм. Удачей считалось найти что-нибудь алюминиевое или медное. В день каждый зарабатывал сомов сорок. Деньги в основном пропивали. Все необходимое для жизни – пищу, одежду, обувь, кухонную утварь – тоже находили в мусоре.

Через час тем же путем бодро зашагал старик. К нему присоединилась белобрысая девочка с серо-зелеными злыми глазами. Немытое лицо ее было в синяках. Она была в замусоленном сиреневом свитере, короткой красной юбке поверх протертых на коленях до дыр, словно по последней моде, джинсах и больших не по размеру, рваных кедах.

Старик, не замедляя шаг, бегло ее оглядел.