Без опыта замужества

— А то, что состоятельный — он уже и есть состоявшийся во всех ипостасях. Энергия уважения к нему хошь не хошь, а присутствует уже автоматически. Именно поэтому я сделаю все, чтобы мой сын был именно состоятельным, понимаешь? В самом пресловутом материальном смысле этого слова! Не состоявшимся, а состоятельным. Я ж ему отец, а не ехидна. Что делать — без денег в нашей стране жить нельзя… Можно в щель забраться и сидеть там до поры до времени, а жить — нельзя. Состоятельность — основной атрибут нынешней жизни. И даже не атрибут, а объективная необходимость, если хочешь.

— Хм… — удивилась Лина. — По-твоему выходит, состоятельность главнее жизни как таковой? А что такое вообще жизнь, по-твоему?

Павел глянул на нее слегка раздраженно, погулял желваками щек. Потом, будто сделав над собой усилие, переспросил вкрадчиво:

— А по-твоему, что это такое — жизнь, как ты говоришь, «вообще»?

— Ну хорошо, — кивнув своим мыслям, начала Лина, — я тебе скажу… Скажу, как чувствую. По-моему, жизнь — это просто движение счастливой человеческой природы. То есть достойное ее в себе ощущение. И неважно, в бедности или в богатстве это движение происходит. Ты — есть, ты — живешь, и этого уже достаточно для счастливого мироощущения! Если человек в этом движении теряется, акцент неправильный делает, то есть позволяет загонять свою счастливую природу в маленькие удовольствия зрительно-бытового ряда, то она обижается, отворачивается от него безвозвратно. И что ему остается? Торговый центр с боулингом да выплата очередного кредита для очередного бытоустройства?

— Ну и что плохого ты находишь в боулинге и бытоустройстве?

— Да ничего плохого, по сути, там нет, конечно, — пожала плечами Лина. — А только, знаешь… Я вот помню, как в детстве мы с бабушкой на годовую подписку журнала «Юность» отмечаться ходили. В шесть утра вставали и шли. Вроде чего особенного? Ну, стоят страждущие, номера на ладонях пишут, общаются, кофеек из термосов пьют. Обычное дело. Но вот честное слово, Павел! Там такие человеческие лица были… Настоящие! У них в глазах живой дух светился! Да разве в боулинге найдешь сейчас хоть одно такое лицо? А еще я помню, как бабушка над повестью Распутина «Живи и помни» всю ночь проплакала… Ты знаешь, она совсем обычная была женщина, как, впрочем, все те, которые в той очереди за подпиской стояли. Она и за холодильником так же стояла, и за «стенкой», и за сервизом… Но ей это не мешало плакать над книгой, вот что главное! Не должен человек терять свою самость, свою внутреннюю божественную состоятельность в любых испытаниях, понимаешь?

— То есть… Ты хочешь сказать, пусть в гладе и в хладе, но каждый обязан жить в обнимку со своей внутренней божественной природой? И только этим обстоятельством довольствоваться?

— Ну да… Понимаешь, в разумной аскезе душа человеческая сохраняется. И не я это придумала, так испокон веков считалось.

— Хм… А в сытости и тепле она что, не сохраняется, по-твоему?

— В чрезмерной сытости — нет. Сытость требует еще большей сытости, потом громадной сытости, потом самой что ни на есть сытости, и душа в конце концов растворяется в этой кислоте вожделения. Подхватывает заразу, принимая ее за нектар.

— Ну в таком случае я должен тебя огорчить… За этой заразой выстроилась огромная очередь страждущих, и несть им числа. Но дело даже не в этом! Ты, ты меня сейчас удивила, Малина! Неужели ты и впрямь такая наивная — по самое ничего? Да ты выйди сейчас на улицу, спроси у любого, чего бы он выбрал при наличии возможности — мою состоятельность или твою божественную природу? Да тебя же обсмеют, поколотят на первом же перекрестке! Те самые простодушные, которые над Распутиным слезы проливали, и поколотят! А что делать? Сначала верили в аскезу и коммунистическую партию, потом с такой же яростью поверили в богатство и капитализм… За новую веру и поколотят!

— Да, — неожиданно для Павла согласилась Лина. — Наверняка поколотят. И наверняка — от души. От простой души, ты это правильно подметил. Как сказал один мой знакомый — такая уж сложилась парадигма человеческого мышления, и ничего с этим не сделаешь. Ее бы начать менять изнутри потихоньку, да уже некому. Разве что второго пришествия ждать…

— А вот тут ты права — действительно некому. И поэтому надо кушать то, что дают. Время сейчас такое. Никто сейчас не хочет быть бедным и обиженным, никто. Или ты обиженный, или сам обижающий. Другого варианта нет. А сама, сама-то ты, неужели никогда не жила с ощущением обиженности по поводу материальной несостоятельности?

— А ты знаешь, нет! — с уверенностью заявила Лина. — Не я с обиженностью жила, это она рядом со мной существовала. Параллельно. Я — сама по себе, она — сама по себе. Я раньше думала, это у меня чистоплюйство такое, а теперь понимаю, что нет… Это другое что-то…

— Что? Внутренняя божественная природа? — спросил Павел с легким сарказмом в голосе.

— Да! Именно так! — кивнула Лина. — И еще это протест, если хочешь!

— Протест?