Без опыта замужества

И вдруг — будто кто в затылок ударил. Оглянулась, прижав ладонь к щеке… Две одинокие фигурки, Павла и Егора, застывшие у железной калитки, скрылись за поворотом.

Надо же, а щека-то мокрая совсем. И когда это она успела заплакать?

* * *

— Мам… Что с тобой? На тебе лица нет… С Павлом Сергеичем поссорилась, да?

Отодвинув Женьку в сторону, Лина прошла на кухню, без сил опустилась на стул. Женька тихо вошла следом, села напротив, глядела на нее с опасливым изумлением.

— Он что… Прогнал тебя, да?

— Ну почему — прогнал… Что я, овца, что ли, чтобы меня туда-сюда гонять-прогонять? Не спрашивай меня пока ни о чем, Женечка… Давай завтра поговорим. Или лучше вообще не будем больше об этом говорить. Никогда. Не было никакого Павла Сергеевича, ладно? Будем жить как жили.

— Хорошо, мам. Как скажешь. Хочешь, я тебе чаю сделаю?

— Нет. Я лучше спать пойду. Голова болит…

Голова действительно исходила какой-то жалкой бубнящей болью, будто ныл в ней чужой досадливый мерзкий голосок — что ж ты наделала, несчастная женщина, что ж сотворила, дурища ты окаянная… Жалкая, противная боль. Боль-послесловие. Боль-эпилог. И красной болезненной нитью через нее, будто перекрикивая, голос Павла — «…я тебе еще не сказал, что люблю…».

Уснула она на удивление быстро. И спала долго — тоже на удивление. Правда, проснувшиеся глаза никак не хотели открываться, да и весь организм будто сопротивлялся пробуждению, застыл под одеялом болезненной вялостью. Может, вообще сегодня с постели не вставать? И завтра — тоже? Лежать себе так тихонько, не думать ни о чем, не трясти свежую рану-память…

— Ма-а-а-м… — проблеял над ухом испуганный Женькин голосок. — С тобой как, все в порядке? Ты уже двенадцать часов спишь… Вставай, а? Мне в институт идти надо, на консультацию…

— Так иди, Жень. Чего ты? — тихо промычала Лина, с трудом разлепив губы.

— Ага, иди… Как я тебя тут одну оставлю? В таком состоянии?

— Да уж… — проговорила Лина уже бодрее и даже усмехнулась слегка, — состояния у нас у обеих, что ни говори, плоховатые. Особенно в последние дни.

— Ну тогда я никуда не пойду! — приняла решение Женька. — Если ты не встанешь, я не пойду!

— Да я встану, Жень. Со мной все в порядке, честное слово. Вот видишь, уже встаю…

Сев на постели, она притронулась кончиками пальцев к вискам, осторожно потрясла головой, вымучила из себя довольно веселенькую улыбку, даже сделала попытку потянуться будто бы в радостном пробуждении. На Женьку старалась не смотреть — вдруг в глазах давешняя боль плеснется?

— Ну все, иди, Жень… Когда у тебя экзамен?

— Завтра… Да я ненадолго, мам! На консультацию сбегаю, и обратно! И весь день заниматься буду! А ты вставай, тоже займись чем-нибудь!

— Чем, например?

— Ну я не знаю… В магазин сходи, обед приготовь. Накорми своего несчастного ребенка, у него же сессия, в конце концов! Организму калории с витаминами нужны!

— Да? Ну ладно…

— Тогда я побежала?

— Беги.

Она еще посидела на постели, привалившись спиной к стене и соблазняясь мыслью бухнуться обратно в подушки, но материнская совесть взяла-таки верх над вялым улиточным состоянием. Действительно, надо бы обед приготовить. Хорошую ей установку Женька дала, действенную. В том смысле, что можно совершать ряд определенных и понятных действий, ни о чем другом не думая. Главное, надо как-то начать этот ряд. Встать с постели. Умыться. Одеться. Пойти в магазин. Встать к плите…

Вот и хорошо. Вот и умница. Вот и молодец. Одно действие совершила, приступай к другому. Умница, уже и до магазина дошла. Теперь обратно — с сумками…

— Лин… Ты, что ли?

Опа… А вот лишние встречи мы вписывать в этот ряд не договаривались. Люся. Только тебя мне сейчас и не хватало…

— А я смотрю — ты, не ты…

— Это я, Люсь. Здравствуй.

— Привет, привет… А чего с сумками-то? Иль ты уже домой из богатого замужества возвернулась?

— Да, Люсь. Будем считать, что возвернулась.

— Ой, да и ладно, да и бог с ним! А я, знаешь, сразу тогда подумала — не сложится у тебя ничего. Потому что неправильно это, шиворот-навыворот получается. Богатство, оно ведь только к богатству лепится, а наоборот никогда не выходит. Так что не бери близко к сердцу. Лучше приходи ко мне вечерком, посидим, как раньше… Я не гордая, я плохое не помню.

— Люсь, а что я сделала плохое, которое ты обещаешь не помнить? — поинтересовалась Лина.

— Ну так… — наморщила Люся лоб в растерянности, — я уж и не помню, чего я на тебя вдруг озлилась… Ой, я ведь не похвастала еще, Линк! Мы же вчера с Колей «плазму» таки в кредит оформили! Красотища! Теперь, правда, на одной картошке сидеть придется… Ну ничего, перетерпим! Зато теперь зайдешь в дом, оглядишься, и прям ващ-ще… Так прям всё…

— Богато? — закончила за нее Лина.

— Ага… — не заметила издевки Люся, — богато, прямо глаз радуется! Да чего рассуждать-то, пойдем прямо сейчас да посмотрим!

— Нет, Люсь. Как-нибудь в другой раз, — твердо заявила Лина. — Ты прости, мне идти надо… До свидания.

— Ну иди, раз надо… — разочарованно протянула Люся в ее удаляющуюся спину. Вздохнув, добавила грустно: — А ты другая какая-то стала, Лин… Не свойская какая-то… Завидуешь, что ли?