Без опыта замужества

– Марина Васильевна Смородина, – почему-то представилась Лина полным именем, протянув руку.

– А я – Петр Петрович Горский. Будем знакомы, Марина Васильевна. Какая фамилия-то у вас знатная – Смородина… Чисто деревенская! Будете еще раз в Серебрянке – заходите в гости. Я во‐он в том доме живу, с острой крышей, который у самого берега… Вернее, у бывшего берега…

Лина проследила взглядом за его рукой, промычала утвердительно – да, вижу, мол. Дом, стоящий у «бывшего берега», хоть и был добротным, но выглядел сиротливо, глядел окошками на обмелевшее дно реки, словно изумляясь произошедшей с ним несправедливости.

– Скажите, Петр Петрович… А раньше, когда Серебрянка жива была, вы поутру купаться ходили? С крыльца по тропинке и прямо в воду?

Вздохнув, она ругнула себя – бог его знает, зачем такой бестактный вопрос задала. Может, просто подумалось – как это здорово, когда можно вот так, проснувшись утром, пойти и окунуться в воду… Вот Сосновский, например, захотел и организовал себе такое удовольствие. То есть просто отнял его у Петра Петровича.

– Да чего теперь о былом переживать, Марина Васильевна! Я стар, мне недолго осталось. Жаль только, дружок Каштан меня не дождался, покинул безвременно. Хорошая была собака, добрая, верная. А может, все-таки выпьете за упокой его собачьей души, а? У меня хороший коньяк, еще из той жизни остался, когда о суррогатах и не помышляли. Никому тогда и в голову такая мысль не могла прийти – суррогатный коньяк производить. Да, были времена…

– Нет, спасибо, Петр Петрович, – покаянно прижала ладонь к сердцу Лина. – Пойду я. Темнеет уже, боюсь, дырку в заборе не найду.

– Так, может, проводить вас? – сделал торопливую попытку подняться с пенька Горский.

– Нет, не надо, что вы! Я сама… Я помню, где это. Аккурат напротив свалки строительного мусора.

– Да уж, хорошая примета… Ну тогда спасибо вам за компанию, за приятную беседу! Потешили старика вниманием.

– И вам спасибо. Вы… Вы держитесь, Петр Петрович… Может, оно как-то и устроится все по-другому?

– Тогда и вы – держитесь! Держите себя изо всех сил в достоинстве да в свободе от одержимостей, не поддавайтесь искушениям. Счастья вам, милая женщина.

– И вам тоже, Петр Петрович. Прощайте…

Сумерки совсем сгустились, когда Лина добрела до дырки в заборе. Пока шла по лесополосе, со стороны дома нарастали звуки музыки – невнятное «бум-бум» постепенно переходило в знакомую, запетую до состояния обморочной скороговорки мелодию. Надо же, господа господами, а музыку слушают самую примитивную, простонародную..

Обогнув декоративные кусты, Лина ступила на газон, нехотя поплелась на свет китайских фонариков, под которыми вовсю происходили именинные пляски. Гости не танцевали, они именно плясали. Потешались. То есть очень старались изображать лицами и телами некоторую нарочитость – ах, посмотрите, как мы под эту простоватую музычку балуемся! Приелись нам спаржи с устрицами, нам простотой поиграть хочется, селедочкой да под водочку! Вон и Дина, подняв вверх бокал и прикрыв глаза, изгаляется в незамысловатой пляске. И Лиза с ней рядом вьется!

Впрочем, угадывалось-таки за этой нарочитостью неподдельное, истинное удовольствие. Надо бы его сокрыть, конечно же, а оно ползет наружу, и никакими стараниями его не прикроешь! Уж больно вкусовые ощущения знакомые, для души родные… А стараться-то все равно надо, держать лицо в насмешливости.

Подойдя к Дине, Лина тронула ее за руку, качнула головой – отойдем, мол, в сторонку. Недовольно пожав плечами, та пошла за ней, обмахивая ладонью разгоряченное танцем лицо и продолжая по инерции слегка подтанцовывать.

– Послушайте, Дина… Вы в курсе, что из-за вашей плотины вся деревня Серебрянка осталась без воды?

Дина, сфокусировав на Лине взгляд, возмущенно развела руки в искреннем недоумении. Было и еще что-то в этом недоумении – очень злое.

– Ну без воды. И что?

– Да там же всего одна колонка функционирует, и та на краю деревни!

– И что?! Вам-то какое дело? Или вы эта… как ее… революционэрка Клара Цеткин? Роза Люксембург, да?

Дина вдруг захохотала так громко, что все танцующие с интересом оглянулись. Потом, словно испугавшись собственного смеха, Дина припала к бокалу с шампанским, осушила его до дна. То ли вздохнув, то ли всхлипнув, приблизила к Лине подернутые пьяной поволокой глаза и прошипела:

– А ты что, милая, решила здесь свои порядки навести, да? Из грязи да в князи выпрыгнула и теперь не знаешь, как этим обстоятельством покруче выпендриться? Или у тебя там, в деревне, близкие родственники остались?

Она собралась было еще выплюнуть парочку подобных вопросов, но вдруг застыла, вглядываясь в синеву сумерек. И тут же быстрая судорога пробежала по злому лицу, надевая на него маску приятности – глаза распахнулись, губы растянулись в милейшей улыбке. Обняв Лину за плечи и слегка развернув назад, Дина проворковала в ухо:

– Ой, а вот и наши дорогие мужчины приехали…

По газону, улыбаясь, шли им навстречу Павел со своим другом детства. Вернее, улыбался только Павел. Сосновский лишь притворялся, озабоченно оглядывая пьющую-танцующую толпу.