БЕЗ ОТЕЧЕСТВА. ИСТОРИЯ ЖИЗНИ РУССКОГО ЕВРЕЯ.

Прошло около года. Однажды, сидя в "Парижской" кофейне, и беседуя, за чашкой кофе, с одним из беженцев, я рассказал ему историю маминого паспорта.

– Сходите вновь в Мендубию, там, по моим сведениям, произошли большие перемены, – посоветовал он мне.

Я пошел. В хорошо знакомом мне кабинете, на месте прежнего чиновника, сидел другой француз. Я объяснил ему мое дело.

– Чего вы, собственно, добиваетесь? Паспорта для вашей матушки? У нее, конечно, имеется свидетельство личности, выданное ей местной полицией. Принесите мне его, вместе с заполненной анкетой и тремя фотографическими карточками. Вот и все.

Назавтра я уже был у него со всеми требуемыми документами.

– Когда можно будет прийти за паспортом? – робко спросил я его.

– Дней через пять, – последовал неожиданный ответ. Действительно, через пять дней мама получила свой паспорт.

Увы! Ей никогда не суждено было использовать его для выезда из Танжера.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ: Мои поэтические досуги.

Оставим на некоторое время чиновников всех национальностей, и разных людишек с их подлостью и злобой.

Сегодня у меня свободный день. Я сижу в моей излюбленной "Парижской" кофейне, и медленно пью крепкий кофе. "Кофе черный как ночь, горячий как любовь, сладкий как месть", якобы говорят арабы. Вокруг меня расселись за столиками такие же как я завсегдатаи кофейни, и туристы. Разговоры между ними ведутся на десятке различных языков, и сливаются в монотонный шум, не мешающий думать и мечтать.

К моему столику, на стоящий рядом свободный стул, застенчиво подсаживается, невидимая ни для кого, кроме меня, моя скромная муза. Ее приход меня и радует, и, немного тревожит.

Она ласково глядит на меня, но настойчиво подсовывает мне лист бумаги, и вкладывает в мою руку перо. Приходится повиноваться. Я тяжело вздыхаю, оставляю недопитую чашку кофе, и начинаю писать. Конечно, я мог бы ее не послушаться, и продолжать спокойно сидеть, предаваясь сладкому ничегонеделанию, и разглядывать проходящие мимо меня толпы туристов, среди которых, нередко, мелькают весьма красивые женские лица и фигуры. Я устал от работы в лицее; да и что это за тирания! Не ей, моей музе, поручили ежедневно объяснять, непослушным и невнимательным ученикам, начатки математики, и не она должна исправлять их письменные работы. Но я знаю, мое неповиновение ее рассердит и обидит, а у меня, здесь, кроме нее нет другой подруги. Нечего делать: я начинаю писать, а она, склонившись к моему плечу, нашептывает мне слова, размеры и рифмы.

Помещая в этой главе некоторые мои стихи, я только стараюсь нарисовать неверный портрет моей верной подруги, делившей со мной грусть танжерского изгнания. Большинство моих стихотворений потеряно, и я привожу здесь только несколько их образцов.

ВЕРЮ!
За что я люблю нашу жизнь, нашу землю?
За что я и радость, и горе приемлю.
Как Божий и благостный дар?

За что: средь борьбы, средь тоски, средь страданий.

Средь стольких несбывшихся светлых желаний.
Не гаснет молитвенный жар?

За солнце, за песню, за алую розу.

За миг вдохновенья, за малую дозу
Таланта, за пламя в крови,

За юность, что пляшет в дворцах и в подвалах.

За искру веселья в граненых бокалах.
За горе и радость любви.

МОЛИТВА
Молю Тебя: прости нас, Боже,
Что грешны мы, что плоть нам враг.
Что жизнь земная нам дороже
Всех райских кущ, всех райских благ.

Твою мы мудрость прославляем;

К Тебе, Отец, наш дух стремим;
За все Тебя благословляем;
За все Тебя благодарим:

За жизнь – мгновения короче;

За рой святых, туманных грез;
За искру света в мраке ночи;
За каплю счастья в море слез.