Без парашюта

И мы уже вместе, два безмозглых идиота, выбирали имя для моего сына! Я была уверена, что дам жизнь мальчику и обязательно назову его Миша. Нет, я еще не знала Коляковцева! Я просто представляла себе своего карапуза, кареглазого, кудрявого, как Гриша, и понимала, что его могут звать только Миша и никак иначе. Гриша терпеливо выслушивал мои бредни, ласково гладил по голове, целовал мне руки и молчал… Но я не хотела видеть правду в его глазах… Я боролась до конца. Как тигрица, я защищала жизнь своего сына, пока врачи не сказали мне, что здоровым он не родится. Я принимала слишком сильные антибиотики против обнаруженной половой инфекции. Ведь никто и не предполагал, что я вздумаю рожать! Надо было предупреждать, тогда бы мне их не выписывали. И я решилась. Родиться убогим или не родиться вообще? Я не Бог, но я убила того, кто зависел от меня, кто не мог без меня жить. Убила того, ради кого действительно свернула бы горы и была бы счастлива. С тех пор я боялась заснуть. Мне снился маленький мальчик, выброшенный в урну, заплеванный окурками. Я боялась проснуться в крови… Черт возьми! Да вы знаете, что такое аборт?! Сначала они прокалывают оболочку, в которой плавает беззащитный плод, а потом щипцами разрывают невинное тельце на куски, выдирают его из тела матери! И я позволила сотворить такое с собственным ребенком! Нет ничего страшнее, чем убийство своего сына. Мои руки в крови младенца, и никогда мне не замолить это грех. Ведь я даже не знаю, может ли его не родившаяся душа, не окрещенная в церкви попасть в рай, могу ли я молиться за упокой моего Мишеньки!

Я вернулась домой. Я вернулась в прежнюю жизнь, но я почти перестала разговаривать. Тогда, на лестнице, меня как будто заморозили, и теперь я оттаивала, согретая теплой кровью своего сына. Чем меньше я говорила, тем больше я писала. Писала ему, моему самому-самому, не смея молить о прощении…

Ты не родишься, не умрешь,
Ты улетаешь в никуда…
В пустыне скорби ты мираж,
На небе смерти ты звезда…

Проходило время. Боль не утихала, но я жила, чтобы молить Бога приютить невинную душу младенца. И чтобы он не отверг мою просьбу, я пыталась идти праведным путем. Нет, время не лечит. Это глупости. Одну боль может вытеснить лишь другая, более острая, а разве может быть что-нибудь страшнее, чем смерть ребенка?

Я ни с кем не говорила, не делилась. Это касалось лишь Мишеньки, Христа и меня. Проходили дни, недели, месяцы… год. Никто не вспоминал о моем преступлении, никто не попрекал меня, и снова все возвращалось на круги своя… Как вдруг Вика опять дала отпор моему брату. Она познакомилась с кем-то, и вот они уже искали себе квартиру. Гришка сломался. Он просто рассыпался. Видимо, их отношения зашли предельно далеко, и теперь он не понимал, не мог понять своим неопытным, полным романтики, сердцем, как можно все это перечеркнуть. Но долго мучиться ему не пришлось. Мои руки опять обагрила кровь.

Однажды совершенно невменяемый он попросил меня вытащить из маминого плаща ключи от его машины. Их уже неделю как конфисковали за пьяное безобразие.

— Катя! Я должен поехать к ней! Да пойми же ты! — не сводил он с меня горящих умоляющих глаз.

— А на метро нельзя что ли? — сопротивлялась я.

— Катенька! Ну куда я ее тогда дену?

— Она только на машинах разъезжает? — недоверчиво смотрела я не брата. — Ну, прости, прости меня. Господи! Да мне ли еще осуждать кого-то? Пусть делают, что хотят. Гришке уже девятнадцать, он сам знает, как быть. Я дала ключи… А утром нам сообщили, что BMW с номерными знаками «Е415ВМ» разбилось всмятку. Все, что осталось — дурацкая фотография: Я на фоне только что купленной Гришеньке машины.

Я потеряла сына. Я вручила брату ключи от смерти. И вот теперь я сидела перед Боренькой, который боялся сделать мне больно. Да мне просто нельзя уже было причинить боль! За три года у меня выработался стойкий иммунитет. Мне было все равно. С усмешкой вспоминаю я сейчас, как когда-то Витьке успешно удавалось шантажировать меня украденными стихами, посвященными сыну. Какой беспросветный кретинизм!

В тот день я уволилась с работы и уехала в Володарку. Мне вдруг показалось, что, если я перечту «Нетерпение сердца», если начну пить любимое пиво Бори и курить, как он, «Sovereign», я пойму, что происходит в моей жизни. Ведь не может же все это быть беспричинно, просто так?! Должно быть какое-то объяснение! Или жизнь бессмысленна? Так не может быть! Я обязательно все пойму! Вот-вот я ухвачусь за какую-то спасительную идею! Я не отрывалась от книги почти одиннадцать часов, лишь изредка залезая на старый заброшенный чердак или убегая в лес, чтобы там спрятаться от требовательных любящих взглядов бабушки, отдышаться, перекурить…