Потом неуправляемый торпедоносец нагнали истребители. Опознав по шевронам на оперении машину комполка, они для начала снайперски расстреляли кормовую огневую точку, а потом предложили сдаться. Второй пилот согласился, Щеголев — отказался, но второй пилот, нарушив приказ командира, катапультировал обоих. В открытом космосе их и подобрали. По иронии судьбы второй пилот попал в руки конкордианцев мертвым — у него, оказывается, был дефектный скафандр с микротрещиной.
В результате всех этих злоключений Щеголев пребывал в глубокой апатии. Кирдэр, из уважения к возрасту и душевным ранам кавторанга, не третировал его прямыми приказами. Но и не очень-то с ним нянчился.
— Капитан второго ранга Щеголев, повторяю вопрос. Как звали третью жену Заратустры?
И вдруг прозвучал ответ кавторанга:
— Третью жену Заратустры звали Хвови. Хвови была дочерью Фрашаостры. Фрашаостра был родственником Джамаспы. Джамаспа был мужем Поуручисты. Поуручиста была младшей дочерью Заратустры…
Не только мы, но и Кирдэр слушали Щеголева, разинув рты. Злочев не сдержался и громко присвистнул. Он-то все это знал — по долгу службы, но кто бы мог подумать, что Щеголев, похожий на живую мумию, так внимательно слушает лекции Кирдэра?!
Рассказав еще кое-что про Виштаспу — царя, чьим советником был Джамаспа, а также про супругу его царицу Хутаосу, Щеголев остановился и спросил у Кирдэра:
— Достаточно?
— Да, благодарю вас, господин капитан второго ранга. Я бы сказал «можете садиться», но вы и без того сидите. Я был бы признателен, если бы в следующий раз вы отвечали стоя.
— А я был бы признателен, если бы вы оставили меня в покое, майор.
Кирдэр с подчеркнутым вниманием смотрел на Щеголева.
— Я боюсь, что форма и содержание вашей просьбы нарушают дисциплинарный регламент лагеря. Вы получаете предупреждение. Напоминаю, что при получении второго предупреждения вы будете переведены на пять суток в изолятор.
Кирдэр направил пульт дистанционного управления на Щеголева и нажал одну из кнопок. Из нагрудного кармана Щеголева донесся мелодичный голосок удостоверения личности: «Получено первое предупреждение. Администрация лагеря нравственного просвещения имени Бэджада Саванэ сожалеет, что капитан второго ранга Щеголев нарушил дисциплинарный регламент, и надеется, что наш гость сделает для себя правильные выводы на будущее».
Щеголев выводы сделал.
Не успело удостоверение дойти до «нарушил дисциплинарный регламент», как кавторанг, побелев, выхватил его из кармана и принялся рвать в клочки. Точнее, попытался порвать в клочки, поскольку удостоверение представляло собой толстую карточку из эластичного, но чудовищно крепкого пластика.
После нескольких неудачных попыток Щеголев вконец рассвирепел, бросил его на землю и принялся топтать, не проронив ни звука.
При этом он так и не поднялся на ноги. Его зад комично подскакивал на деревянной скамейке. Казалось, Щеголев танцует адаптированный гопак для сидячих паралитиков.
— Немедленно прекратите! — забыв о присутствии Кирдэра, напустился на него каперанг Гладкий, старейшина нашей группы. — Как вам не стыдно?! Возьмите себя в руки!
Кирдэр пожал плечами.
— Вы получаете второе предупреждение, — сказал он. Неубиенная карточка из-под каблуков Щеголева затянула по-новому: «Получено второе…» Хлоп! Бух! «…администрация…»
Топ! Туп!
«…сожалеет…»
Я почувствовал, что покраснел, как вареный рак. Наблюдать подобное поведение старшего офицера мне еще не доводилось. Проклятая война!
На поляне появился наряд охраны — четыре рослых дема в усилительных костюмах и при универсальных дубинках (с нелетальным ядом в иглах на торце и другими примочками).
Один тычок дубинки — и Щеголев, получив свою каплю парализующего яда, мгновенно затих и начал валиться лицом вперед.
Сволочные демы не спешили его ловить, так что, если бы не отменная реакция каперанга Гладкого, бедолага непременно расквасил бы себе нос.
Я тоже не растерялся: подхватил с земли, быстро отряхнул и засунул в нагрудный карман Щеголева его ни в чем не повинное удостоверение.
Клоны (да и если б только они) задвинуты на всяких документах, а потому чем быстрее им будет продемонстрировано уважительное отношение к их вонючей пластиковой карточке, тем меньше тычков и пинков достанется бедному кавторангу — так я думал.
А еще я, если честно, боялся, как бы охрана не начала молотить дубинками всех нас без разбору. В подобной ситуации боль — ничто по сравнению с унижением.
Впрочем, обошлось. Наряд принял из рук Гладкого бесчувственное тело Щеголева и поволок его по направлению к цитадели, в изолятор. А фанфары точного времени возвестили, что подошел к концу тридцать четвертый локальный час. Это значило, что очередное занятие с Кирдэром миновало и сейчас наш ожидает обед.
А между обедом и ужином — о счастье! — мы будем полностью предоставлены сами себе. Потому что, как нас предупредили еще на утреннем построении, в цитадель прибывает большой конвой с космодрома и всем, включая заотаров, будет не до нас.
Конвой был немаленький — два десятка грузовиков.