Без Поводыря

И, как оказалось, очень вовремя. Потому что чуть не сразу после рейда моего Викентия Станиславовича, на границе умиротворенных территорий замаячил крупный китайский военный отряд под командованием генерала То — опытного военачальника, ставшего известным после разгрома тайпинов. Простояв лагерем чуть ли не до начала августа, как‑либо вмешаться в деятельность русских, генерал так и не решился. По численности русская группировка и отряд То были примерно равны, но преимущество наших в вооружении и выучке было просто подавляющее.

Пока Николай с Колпаковским развлекались в Джунгарии и Илийском крае, ставший за доблесть в Ирджарской битве полковником и награжденный Анной Второй степени, Александр Васильевич Пистелькорс с казаками, «зачистили» от разбушевавшихся киргизов окрестности приграничных казацких станиц и укреплений. Высоченный, в белой кубанской черкеске и папахе, на белом коне, кавалерийский полковник одним своим появлением обращал в покорность, почуявшие было ветер воли, казахские роды.

И это «принуждение к миру», едрешкин корень, тут же повлекло за собой появление в пределах Отечества огромной орды беженцев из Синьдзяна. Большей частью это были земледельцы — маньчжуры, калмыки, сибо и солоны, которых к началу июля в огромных лагерях возле Верного скопилось более двадцати тысяч.

МИДом тут же было предложено Китаю, за то серебро, что так и не доехало до Кульджи, и хранилось в Верном, организовать переправку беженцев во Внешнюю Монголию через Томскую губернию и Чуйскую степь. Однако Пекин это предложение отклонил. И Никса, припомнив жалования на нехватку рабочих рук, предложил мне переселить на постоянное жительство всех этих людей в пределах края. «Люди обоих полов с детьми в рубищах, изнемогающих под тяжестью собственного скарба, плетутся кое‑как до первого же населенного русскими места и здесь остаются под открытым небом с твердою надеждою, что мы позаботимся об их устройстве и прокормлении их, — писал Николай. — Все они, за самым незначительным исключением, требуют крова, одежды и пищи. Первый кое‑как они способны устроить и сами, на приобретение же должной одежды необходимо изыскать деньги, а для продовольствия купить хлеба!»

Легко сказать, блин! Изыскать! Комиссия в Барнауле только начала работать. Мой Варешка уже передал следователям Государственного контроля все имеющиеся у него доказательства вины чиновников горной администрации. И рано или поздно все преступные схемы должны были раскрыться. Однако же, эта же самая комиссия, как вожжа под хвостом, подтолкнула работу Алтайских присутственных мест. Горные инженеры бросились по селениям собирать недоимки, пытаясь сбором рекордной выплаты Николаю, положительно отрекомендоваться. Получалось у них не шатко ни валко. Народ они давно приучили, что большая часть собранного в карманах Барнаульского начальства осядет, и крестьяне с ремесленниками с деньгами расставались неохотно.

Можно было бы, конечно, «занять» средства из «фонда Ольденбургского» — денег присланных на обустройство продолжающих прибывать в губернию датчан–переселенцев. И я непременно так бы и сделал, если бы отыскал хоть каплю уверенности, что одолженные рубли вернуться в фонд. Учесть еще общее отношение к китайцам и им подобным, как к людям… скажем так — третьесортным, и получится, что истратить деньги, выделенные для размещения цивилизованных датчан, на нужды каких‑то там солонов никак не получится.

Благо, достало ума поделиться бедой с откровенно скучающей Дагмар. О! Как же вспыхнули эти невероятные глаза. С каким энтузиазмом, с какой сметающей все преграды на пути энергией взялась за дело Великая княгиня Мария Федоровна! Уже неделей спустя, я мог с чистой совестью, начать снаряжать караваны с одеждой и продуктами, в сторону Верного. Жаль пришлось ставить в их охранение немногочисленных оставшихся в городе казаков! В конце июня, когда в Томск прибыло послание из Большого Кривощеково и Бердского села с гонцом, а из Красноярска телеграфом, о вспыхнувших на Кругобайкальской дороге и у нас одновременно польских бунтах, нам эти кавалеристы ох как бы пригодились!

Удивительная земля. Потрясающее время. Мало того, что все старожильские семьи друг друга знают, так еще и все события каким‑то невероятным образом оказываются связанными. Грубо говоря, в Барнауле Фрезе чихнет — из Тюмени «здрав будь» крикнут. Вот поехали по селам и весям сборщики недоимок, чтоб перед новым наместником выслужиться, и нарвались в Сузунском заводе с прямым неповиновением горнозаводской общины. Мастеровые медеплавильного завода и приписанные к крестьянам последним манифестом царя работные люди вооружились кто чем — от ружей до вил и выгнали из поселения чиновников. Еще и сопровождавших барнаульцев чинам Горной стражи морды лица поправили. Кому на одну сторону, кому — на другую.