Без права на ошибку. Том 3 (СИ)

Твердые зубы вонзаются над ключицей, пробуждают нечто темное внутри. То, что довольно рычит от грубых ласк, требует ответить тем же. Горячий язык зализывает причиненную боль, а я с тянущим удовольствием впиваюсь острыми когтями в широкую спину.

— Сука, — хрипит в ухо.

Вибрации его голоса — спусковой крючок дофамина.

И как бабы на его концертах не кончали прямо в толпе?

Потому что я готова прямо сейчас. Когда он жаром опаляет шею, тяжело дышит и хватается за меня так, будто я последний глоток кислорода в бескрайней космосе.

— Самовлюбленный кретин, — отвечаю тем же.

Это, блядь, невыносимо терпеть.

Боль смешивается с желанием полностью и всецело принадлежать ему.

Прямо сейчас, как можно скорее.

Как то раз у одного блогера я слышала, что настоящее возбуждение — это желание быть наполненной. Когда без разницы, что именно и куда будет погружено.

Как же она, блядь, далека от правды.

Мурашки размером с крупный горох летят по спине вниз, от места прикосновения грубой щетины к обнаженной коже, до сжимающегося от желания лона.

От вполне понятного желания немедленно ощутить в себе твердость упирающегося через жесткую ткань эрегированного члена. Одного конкретного, единственном экземпляре.

Дешевые подделки катятся на хуй. В этом деле я жадная до оригинала.

— Принцесс не трахают на капоте подаренного автомобиля, — пытаюсь дотянуться до затихшего под горами возбуждения разума.

Мысленно даю подзатыльник. Как бы не так. Падла молчит и вместе вразумительных формулировок подбрасывает какие-то пошлые заигрывания.

Охаю от жгучей боли. Олег с силой сжимает ягодицы и практически втискивается в меня. Я уже не уверена, что одежда может помещать хоть как-то.

В его глазах чистое безумие.

И именно оно выбивает последнюю опору из-под ног.

— Тебя, Лена, я буду трахать где захочу и когда захочу, — рычит в лицо, словно дикий зверь.

Опаляет жаром. Кусает за губу, оттягивает пока я, ничего не соображая, лезу к его ремню. Какое, на хуй, сопротивление?

Все правильно. На столько, что блевать хочется.

Идеально.

Со стоном выгибаюсь в его руках от распирающего ощущения внутри. Жесткие пальцы врываются снова и снова, выбивая жалобные всхлипы под победный рык. Запрокидываю голову и пытаюсь сфокусироваться на сотни мерцающих огней на верху.

Кажется, я вижу звезды. Так близко, пошло, и невыносимо низко. Ярко до рези в глазах и стекающих по щекам слез. Небо словно стремиться раздавать нас, растворить в своей безкрайности и расщепить на мириады атомов двух дрожащих в наступающем экстазе тел.

Когда последняя преграда между нами исчезает, я льну к Олегу. Сосущая тоска в сердце заставляет тереться о его шею ласковой кошкой, целовать каждый миллиметр горячей шеи, кусать любое свободное пространство.

Мало, мало. Мало.

Я слишком соскучилась. Так, что захлебываюсь от нахлынувшей неистовым потоком близости. Еще немного, и для дыхания не останется ни миллиграмма воздуха.

Потому что он его уничтожил. Выжег на хрен своим присутствием, заполнил все собой.

Его жар жестко контрастирует с ледяным капотом.

Как он еще не расплавился под нашим слиянием?

— Твою мать, — тяжело хрипит Олег и перехватывает мою голову.

Плачу тем же, снова. Оттягиваю короткие волоски на его затылке и с садистским удовольствием ловлю вспышки пробивающегося через страсть гнева.

И боли. Той самой, сладкой, подобно наркотику, от которого невозможно отказаться. Именно она сносит крышу и вызывает зависимость, притягивает и снова и снова горит в судорожно сжимающихся от свалившейся ломки венах.

Я знаю, что никто и никогда не полюбит меня так, как он. Это аксиома, доказательств которой не требуется.

И я, черт возьми, совершенно не хочу, чтобы кто-то когда-то любил меня так же.

Они не имеют право. Никто из них. Потому что Олег так решил.

Потому что я готова разорваться на тысячу восторженных частиц от мысли, что настолько ему нужна.

Торопливые, резкие движения растворяются за плотным туманом единения вместе с потоком абсолютно ненужных слов. Они сливаются с музыкой, со звучанием его голоса и шелковым покрывалом то нежно скользят по оголившимся нервам, то тугой плетью проходятся по разомлевшей от ласк коже.

Финал встречает нас ярко. С его стоном и моим криком. Переплетенные, мы заваливаемся на капот, все еще соединенные. Не в силах оторваться друг от друга, тяжело дышим и то и дело пытаемся продлить острые пики оргазма судорожными и резкими ласками.

— Козел ты, Шершнев, — тяжело дыша, валюсь на спину и с глупой счастливой улыбкой, все еще ни хрена не соображая, смотрю в светлеющее небо.

«Какого хуя, Лена? А что с новой жизнью?» — знакомо скрепит в голове.

Отмахиваюсь. В конце концов, новая жизнь и до завтра может подождать.