— Сама дура, — хрипло отзывается Олег справа от меня под звуки ленивых сухих поцелуев на моей шее. — Иди ка сюда.
Глава 10
Олег
Глава 10. Олег
Ленина отзывчивость туманит мозг похлеще любого наркотика. То, как она реагирует на жесткие ласки, как выгибает поясницу, царапая кожаные сиденья ее новенького кроссовера, умоляет не останавливаться.
В ней горячо, словно в раскаленной печи. И я готов расплавиться в любую секунду. Раствориться в ней, как тысячу раз до этого.
Наматываю разметавшиеся по хрупкой спине и острым плечам волнистые платиновые пряди на кулак. Следы какой-то укладочной дряни царапают кожу и вызывают раздражение. Тяну до жалобного всхлипа и с удовольствием прикрываю трепещущие веки. Тесные стенки влажного лона плотнее обхватывают и без того содрогающийся член.
— Моя, — звериный собственнический рык вырывается из груди.
— Хер. Там. Плавал. Шершнев, — выстанывает каждое слово. — Блядь, как хорошо.
Ударяет ладонью по стеклу. Запотевшее окно моментально скрипит от давления ее кожи.
В глотке сухо, как в пустыне. Зыбучие пески забивают альвеолы и, разгоряченные от яркого солнца, выжигают и без того сосущую дыру внутри. Хватаю зубами за шкирку, сжимаю челюсть до хруста и металлического привкуса на языке.
А сучка довольно и сладко стонет. Хватает меня за волосы в предоргазменной судороге, царапает упертые в дверь пальцы.
Замираю. Застываю, чтобы отдышаться. Потому что готов вот-вот рассыпаться на атомы от горько-сладких горячих судорог в ней. Спасибо, что в машине мы едва помещаемся, даже дверь осталась открытой. Дискомфорт оттягивает оргазм и позволяет еще немного поиграть с разомлевшей Леной.
Ерзает недовольно. Сама насаживается, широко распахнув рот. Косится на меня, хитрющая стерва. Из-под пушистых опущенных ресниц лазурные радужки сияют почти дьявольским светом.
— Устал? Силенки кончились? — пищит, едва дыша.
И щурится, блядь, пока кончиком языка обводит влажные от стекающей слюны губы. Ведет себя, как настоящая шлюха. И судя по всему, сегодняшняя роль пришлась ей по вкусу.
Как и мне.
— Знаешь, да, — выдаю в распахнутый от удивления рот и с влажным хлюпом выхожу. — Хочешь кончить? Поработай сама.
Моментально теряется. Пока поднимается на сидении, блядский блеск исчезает из взгляда. Хмурится, от чего меж бровей появляется глубокая морщинка и недоуменно обводит взглядом салон.
— А как? — растерянно выдает и хлопает длинными ресницами, пока я усаживаюсь на сидении.
— Так себе из тебя блядь вышла, — смеюсь под обиженное сопение рядом. — Все, все, Лен. Просто иди сюда. Ногу перекинь.
Помогаю устроиться у меня на бедрах, лицом ко мне.
Все меняется в миг, когда она, глядя мне в глаза, тянет вниз руку и направляет член в себя. Ебанные бабочки с закосом под птеродактелей раздирают кожанными крыльями внутренности, заставляя кровь бешено струиться по венам.
Хочу сжать ее бедра до хруста, но вместо этого лишь невесомо глажу нежную кожу. Она двигается до исступления медленно, тягуче, наматывая мне на шею поводок из сладкой нуги. А я, блядь, не могу пошевелиться.
Зрелище завораживает. Как она закусывает губы в кровь, глотая мелодичные всхлипы. Как трепещут ее ресницы на повлажневших глазах. Как первые хрустальные капли срываются с них и катятся по раскрасневшимся щекам, собирая с собой комочки черной туши.
Она не трахается.
Она прощается.
И я, блядь, ничего не могу с этим сделать. Потому что не смею отобрать момент, который она выставила для себя отправной точкой.
А сейчас послушно собираю соленые слезы с ее щек, перебираю ароматные локоны. Позволяю захрустеть стеклянной крошке в груди. Разнестись по капиллярам и забраться поглубже в сердце.
Пусть ставит свои точки сколько угодно, раз ей так нравится. У меня достаточно сил, чтобы нарисовать еще и начать заново.
— Скажи это, — выдыхаю в ее приоткрытый рот за секунду, прежде чем свалиться в пьянящий омут из удовольствия и боли.
— Я люблю тебя, — послушно всхлипывает прижимаясь мокрыми и солеными губами. — Очень сильно люблю.
Мы приходим в себя еще не скоро. Растянувшись на заднем сидении, я глажу разомлевшую на моей груди Лену. Нужных слов не находится. Потому что желание запереть ее сейчас в доме занимает все мысли. Зверь внутри жаждет отнести ее в комнату и закинуть на дверь засов, но что-то другое старательно ему мешает.
Может быть чувство, что не правильно. Может раскисший после оргазма мозг, как подтаявший холодец, не способен собраться в кучу. А может быть холодное весеннее утро, что заставляет плечики Лены покрываться огромными мурашками.
— Холодно, — вздыхает она и потирает руки.
— Пошли в дом, — тявкает из-за угла зверь, притворившись маленьким котенком.
— Нет, — отрицательно машет головой, вызывая волну раздражения.
Все силы уходят на то, чтобы не перекинуть ее через плечо, и не потащить внутрь, поэтому молчу. Пыхчу, правда, как паровоз. Но молчу же?