Он наклоняет голову к плечу и улыбается. Снова. Тянет за собой невидимой удавкой. Иссохшая чешуйчатая тварь смеется под скулеж раненого зверя.
И я не знаю, чьи они: мои или его.
— Тогда что случилось? Почему она прыгнула?
Поджимает губы. Я вижу, как дрожат покоцанные морщинами пальцы. Мы никогда не были так близко. Разве что в моменты стычек.
— Шизофрения — страшная болезнь, Олег, — выдыхает, разглаживая в руках золотой обруч. — Поражает не только мозг, но и тех, кто тебя любит. Она просто полезла мыть окно, а я подумал, что у нее глюки. Слишком резко дернулся снимать, наорал со страха, а Лиля испугалась. Отшатнулась и поскользнулась. Она еще двадцать минут прожила после, но спасти не успели.
— Почему не рассказал Жене?
Закрывает глаза и опускает голову. Словно на его плечи накинули две горы размером с Эверест. Прижимается к земле и дышит тяжело и сипло. Но продолжает говорить.
— Хватит с него того, что отец сумасшедший. Лиля — святой непогрешимый образ матери в его голове. Пусть такой и остается.
— Но…
— Держи, — внезапно Самуилович сжимает мою руку, а я чувствую прикосновение металла к коже. — Твоя бабушка любила сочинять рассказы про это кольцо. Лиля никогда его не носила.
— Мне не пригодится.
— Я так не думаю.
Он выпрямляется медленно. С хрустом и кряхтением. Тяжело опирается на стол и вновь и вновь трясет головой. Словно пытается скинуть захватывающую разум дымку, но не получается.
И я его понимаю, как никто другой.
— Поехали, — вздыхает тяжело и сипло, а затем утирает проступивший на лбу пот. — Я очень устал, сынок. Очень сильно устал. К Лиле хочу…
Слова тонут в вязком тумане свалившегося на него бреда.
Глава 50
Олег
Глава 50. Олег
— Лежик?
— На пару дней. Не помешаю?
Мама медленно отходит от двери, не отрывая внимательного взгляда, и пропускает внутрь своего дома. В коридоре стоит неразобранный чемодан, возле которого суетится Людвиг. Он поднимает обеспокоенный взгляд и открывает рот. Замечаю боковым зрением, как мама беззвучно машет рукой, и он сдерживает не вылетевшие слова. Затем, подхватив меня под локоть, мама тихоньку указывает на комнату.
Не ту, в которой гостили мы с Леной.
Немой тенью проскальзываю в маленькую гостинную и падаю на диван.
Чувствую себя отвратно и едва держусь на ногах. Третьи сутки без сна — слишком много для расшатанной психики под влиянием препаратов. Мир расплывается, а из горла рвется стон облегчения.
Рядом с мамой я выдержу пару дней. Лучше, чем в пустой квартире, в которой и стены давят. А потом… Станет легче.
«Посмотри ей в глаза и скажи, что сдался».
Собственный голос кажется чужим. Он всплывает в памяти вместе с событиями прошедших дней. Помятой паутиной на венике в деревенском туалете, от которого воняет дерьмом, они опутываю сознания и погружают в кокон воспоминаний.
Прикрыв веки, вновь вижу Самуиловича. Растерянного, скукожившегося. С лопатой, которую я ему впихнул в руки напротив покосившегося креста. Он даже не мог поднять взгляд и посмотреть на фото сияющей улыбающейся Лили.
«Хочешь к ней? Копай. Так уж и быть, зарою вас обоих».
Я не знаю, почему так сделал. Не понимаю, какого черта мне сдался старый козел. Но когда посадил его в машину, то проклинающего всех вокруг, то летящего куда-то далеко в забытие, не смог отпустить. Свернул в первый попавшийся круглосуточный, купил необходимое и, покидав в багажник, отправился на кладбище в Коломенском районе.
Добрались мы на место, когда на улице наступила ночь.
«Живем закапывать будешь?» — только и спросил он с кривой ухмылкой.
Затем решительно вонзил лопату в землю.
«Конечно. Тебе все равно, а мне приятно».
Не знаю, как голос не дрогнул. В отличии от него, я никогда никого не убивал.
Под металлический лязг крутящейся тупой болгарки по металлу в моих кишках, он копал быстро. Молча. И настолько решительно, что я с трудом оставался на месте. Он копал так яростно, что меня трясло. Я ждал, что он отступит, но нет.
Когда в яму погрузился по пояс, воткнул лопату в землю и, не слова не говоря, улегся на дно.
«Окурки собрать не забудь», — только сказал он, когда первая лопата земли полетела на него.
Я молчал. Силы стремительно улетучивались, а тело покрыла крупная дрожь. Вместе с потом, она переливалась по коже, щипала невидимые раны и соленой водой прижигала открывшиеся эрозии. Изжога вместе с тошнотой тщательно глушилась табачным дымом.
В какой-то момент я подумал, что так все и закончится. Он просто останется под толстым слоем земли, а я стану убийцей. Потому что никто из нас не остановится.
«Женя тебя возненавидит», — печально и как-то задумчиво вздохнул он.
А затем закашлялся, когда комья земли полетели ему в лицо.
«Почему? Он же предал тебя, так? Ничего я не путаю? Ему же плевать на тебя?» — притормозил я на секунду, вглядываясь в блеск промелькнувшего сознания в металлических радужках.
«Так», — кивнул Самуилович и закрыл глаза.