«Черенков Леонид Николаевич, тридцати шести лет, образование среднетехническое, мастер тракторного завода. Жена Елена Антоновна (девичья фамилия Хлебова). Дети: сын Анатолий одиннадцати лет, дочь Светлана — шесть лет. Черенков Л. Н. четыре месяца тому заявил о пропаже документов: партийного билета, паспорта и военного билета».
У Ивана Ивановича было такое состояние, словно его ограбили непоздним вечером в собственном подъезде. Хлестнула по сердцу обида.
Вот тебе и вырезка из газеты о партгруппорге смены Черенкове Л. Н.! Вот тебе и покупатель на дом, при котором небольшой садик, где надо собрать урожай крыжовника!.. Ласковые письма...
Зачем потребовался весь этот форс? Обворовал — и смылся бы! Выигрывал время... Для чего? После стретинского универмага был благодатненский промтоварный магазин. Возможно, замышляет еще что-то.
«Эх, Вера Сергеевна, дорогой вы мой человек, не будет у вас свадьбы с Леонидом Николаевичем Черенковым, мастером Волгоградского тракторного завода...»
Пробрался в сердце доверчивого человека цепнем и точит, дырявит... Кто же он? Дверчата на сарае отремонтировал, насос для подачи воды на огород на свои кровные приобрел... Письма ласковые писал и отправлял их из Волгограда — штемпель на конвертах есть!
Выходит, он сейчас где-то в районе Волгограда, коль имеет возможность регулярно отправлять оттуда открытки с видами Мамаева кургана и Пантеона Славы. Впрочем, не обязательно ему быть там самому: есть дружок. Заготовил открытки и письма: «Раз в неделю опускай в ящик на главпочтамте».
Вера Сергеевна, доверчивая женщина, наивная, как ребенок, мечтающая о простом человеческом счастье... Она хотела любить и имела право быть любимой. Но нет таких писаных законов, которые гарантировали бы это право.
— Кто же он?
— Черенкову — тридцать шесть. Папа Юля на эту должность староват. Кузьмаков? Недостаточно умен для роли сердцееда. Скорее всего — Дорошенко. Хотя и этому под пятьдесят. Но в паспорте и в партийном билете одну цифрочку подправил — и «помудрел» Черенков сразу на двадцать лет.
— Кто-то в Волгограде получает письма Голубевой по адресу: главпочтамт, до востребования. Пока тебя не было, я послал срочную ориентировку, — пояснил Строкун. — Вдруг повезет...
Все правильно: пока друг Веры Сергеевны не в курсе, что его разоблачили, он или кто-то другой по его поручению может заглянуть на главпочтамт.
И он будет уверен, что морочит голову Вере Сергеевне, а с ее помощью и милиции до тех пор, пока Голубева пишет ему.
Значит, нужна встреча с Верой Сергеевной, необходим откровенный разговор. Иван Иванович представлял, насколько это будет неприятно и трудно. Но так надо. Кроме того, желательно было бы показать Голубевой фотокарточки «святой троицы».
Иван Иванович на чем свет костил себя за непростительный промах: не показал фотопортретов еще две недели тому назад. Уж так его убаюкало сказание о счастье влюбленной женщины, что забыл элементарное правило. Может, подсознательно боялся разрушить хрустальный дворец Веры Сергеевны?
Когда-то гонцов, принесших недобрую, весть, казнили. Таким гонцом, приговоренным к отсечению головы, чувствовал себя Иван Иванович, переступая в вечернее время порог летней кухни Голубевых.
Мать с дочерью ужинали. Вера Сергеевна, увидев гостя, обрадовалась: как же, такая возможность поговорить о Леше, о его письмах...
Заводить разговор о Черенкове при Александре Матвеевне Иван Иванович не решился. А старушка уже хлопочет возле стола:
— Чистила меня Верунька, старую бестолковщину, чистила за то, что я вас давеча не попотчевала обедом. Ну, хоть бы спросить: когда вы ели. А я — квасом... Квасок-то хорош на сытый желудок.
Иван Иванович с трудом отказался:
— Спасибо, Александра Матвеевна, сыт покуда — съел полпуда, я на несколько минут, есть дело к Вере Сергеевне...
Голубева, поняв, что гость действительно спешит и за стол не сядет, пригласила его в дом. По дороге сетовала:
— Ума не приложу, что это с моими Остапенками. Светлана Леонтьевна подала заявление на расчет. Уж я с ней и так и эдак — ни в какую. Тогда я — к ее супругу. А он и слушать не захотел, накричал, еще и оскорбил: «Развели в своем универмаге бордель!» Ну, надо же такое! У нас все, даже девочки-ученицы, серьезные и самостоятельные. Может быть, у Остапенко нелады по работе? Скоро перевыборы. Может, райком решил не рекомендовать его на следующий срок? Остапенко у нас в Стретинке уважают. Его мать шепнула мне, что он продает дом и уезжает из района совсем...
Что мог ответить Иван Иванович? Через минуту на Веру Сергеевну навалится ее собственное горе, подомнет, сломает, и ей будет уже не до чужих неурядиц. А в обломках мишурного счастья майор милиции Орач будет отыскивать следы матерого преступника.