Без права на помилование

«Водки у меня уже не было, — вспоминала Дарья Семеновна, — Да и не собиралась поить за свои кровные это кодло. Уж такая во мне обида жила за Костю: тот, из-за которого Костя погиб, — живехонек, еще и с кобелиными предложениями! Знала, что одна бабка гонит самогонку, и для «крепости» не то на махорке настаивает, не то негашеной известью очищает. Словом — отрава. Я к ней: «Налей литровочку...» А потом и сама научилась это зелье гнать».

Иван Орач — молодой участковый. И вот первое задание: «Разобрать коллективную жалобу». Подписали ее пять отчаявшихся женщин, мужья которых спускали в карты и переводили на самогон все до копейки, еще и детское из дома выносили. «Нет в Огнеупорном порядка, — писали обиженные. — Подмяла его под себя самогонщица Дашка Помазанова, накрыла своим подолом».

В Огнеупорном — улица имени Кости Помазанова, школа имени Кости Помазанова. А его жена — содержательница карточного притона, самогонщица.

Вел молодой участковый с ней душеспасительные беседы: предупреждал, стыдил, подписку брал... Без толку!

Но вот случилась с Помазановой беда: попытался ее изнасиловать какой-то мужик. Избил — изуродовал. Истекли бы Дарья в поле кровью, да наткнулся на нее сосед, относ в больницу. «Кто насильник?» Дарья Семеновна отвечает: «Ночь. Непогода, все звездочки тучами затянуло, так что не разглядела. Он ко мне с предложением, я его — по морде. Тогда он меня по башке. Я тоже в долгу не осталась. Кажись, бородатый. Больше ничего не помню».

Младший лейтенант милиции Орач в то время бредил встречей с Григорием Ходаном. Прошел слух, будто жив Гришка. Видели люди. Шрам у него на щеке от уха до подбородка. Неопытный милиционер, чиркнув себя по щеке, спрашивает пострадавшую: «А каких-нибудь особых примет не заметили?» Та бойко отвечает: «Заметила! Шрам через щеку от уха до бороды!»

Всю розыскную службу подняли тогда на ноги: как же, появился матерый государственный преступник! Через месяц и выяснилось, что никакого бородача со шрамом не было. А «отделала» Дарью жена одного из постоянных клиентов. Вынес родимый из дома все, что нажито было за несколько лет, спустил в карты и пропил. А дома трое детей. Им в школу идти. Взбеленившаяся женщина-богатырь чуть не до смерти избила Дарью Семеновну, да виновник семейного несчастья вовремя рядом оказался: «Она тут ни при чем!»

Как ни странно, Дарья Семеновна не осуждала покушавшуюся, более того — понимала ее, попыталась выгородить и придумала «бородача»-насильника.

Очень сердился младший лейтенант милиции Орач на Дарью Семеновну, которая подсунула ему такую свинью, но родилось в его душе невольное уважение к ее человечному поступку.

За дачу ложных показаний, за умышленное введение органов милиции в заблуждение Дарью Семеновну Помазанову могли судить. За жену героя ходатайствовали поселковые власти, дирекция завода, да и сам Иван Иванович сделал все, зависящее от него, чтобы молодая женщина, у которой росла дочь, не попала в тюрьму. Помазанова уехала из Огнеупорного в Моспино, где жили ее родители...

Есть люди, которых десять прожитых лет так переиначат, что даже знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов, восстановивший портреты Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Тимура, Улугбека, был бы в этом случае бессилен. А Дарью Семеновну время обходило стороной. «Во мне три пуда», — говорила она когда-то. И теперь не больше. Серые глаза — с озорнинкой, погибель парней.

Крутит ими девчонка, водит их за нос! А девчонке-то не восемнадцать... Добавь тридцаточку. Приглядись к глазам повнимательнее и обнаружишь густую вуаль мелких морщинок. На верхней губе — теплый пушок, как у молоденького гусара или у толстовской Наташи Ростовой. А волосы у Дарьи Семеновны — на зависть модницам: пышные, в мелких колечках. Поослабь дымчатую ленту, что стягивает их на затылке в тугой пучок, вмиг встопорщатся, будто начес. Были когда-то косы русые по пояс, теперь — лишь по плечи, каштановые. Это их «омолодила» химия — великая фея женской красоты эпохи научно-технической революции. И ресницы чуть подсурьмлены, и брови. Тонкие губки аккуратно подведены неброской помадой. Никаких «архитектурных излишеств»; во всем мера, вкус, понимание ситуации.

Легкая, чуть пружинистая походка: выполнила гимнастка упражнение на «бревне» — довольна собою и переходит к следующему снаряду, окрыленная выступлением, еще не думая о «личном рекорде», но уже готовая его совершить. Приятной расцветки серенький в белую веснушку брючный костюм, белые босоножки...

Словом, Иван Иванович увидел счастливую женщину, не обремененную прожитыми годами, душу которой не осквернили беды, пережитые ею.

Переступил он порог крохотного кабинета вслед за осанистым инспектором Кушнаруком, директор магазина вскинула глаза и воскликнула, будто они расстались не два десятка лет тому назад, а месяц-другой: