после этого держать не стали... В общем, где ни появлялся — везде один конец. На зерноскладе
последний случай был года три назад. За кражу мешка зерна привлекли. Так суд его на поруки
общественности отдал!
— Ладно. Хватит мартьяновской биографии. Давай посмотрим на него в натуральном
виде,— остановил Алферова Чернов.
Тот еще потоптался с минуту в кабинете и только потом со вздохом вышел.
...Николай Мартьянов вбежал в кабинет Чернова торопливо, как будто опаздывал. Он
почтительно поздоровался, даже поклонился слегка и сел без приглашения у стола, всем своим
видом выражая готовность к предстоящему разговору.
— Трясет? — спросил его Чернов.
— Трясет,— радостно признался Мартьянов, доверчиво хохотнув, словно надеялся, что
ему нальют стаканчик для опохмелки.
— И часто так у тебя?
— Нет,— он приложил руку к сердцу.— Честное слово, только сегодня. И то не из-за себя.
Всю жизнь, сызмалетства, привык в бане париться, а в вытрезвиловке без спросу ополоснули
холодной водой. Ну, это еще можно стерпеть. А потом-то не под стеганое одеяло положили, а
под простыню. Сразу и зачакал зубами, как будто к домовому в гости пришел. Теперь неделю не
отогреться, честное слово! Господь спас бы от чахотки, а то копыта отброшу ни за что...
— Что ты тут антимонию разводишь,— не выдержал Алферов.— Каждый божий день
пьешь.
— Так помаленьку же, Василий Васильевич, только и помуслю стакан, чтобы совсем-то не
отвыкнуть, честное слово!
Чернов внимательно следил за ним, видя, как угодливость труса переплетается с
хитростью проходимца, которому ничего не стоит прикинуться дурачком, а если не пройдет —
расплакаться настоящими слезами. Ему противно было участвовать в этом дешевом спектакле, и
он спросил его резко, со строгостью, исключающей всякое пустословие:
— Откуда у вас эти ботинки?
— Чего?! — вылупил глаза Мартьянов.
— Ботинки, которые надеты на вас, откуда, спрашиваю?
— Ах, ботинки!.. Ботинки... Так это же память о производственной деятельности на нашем
Нижнесергинском металлургическом заводе, которому я отдал восемь лет своей трудовой
жизни! Как ушел оттуда...
— Выгнали за пьянку,— поправил Алферов.
— Что вы сказали, Василий Васильевич? — осведомился Мартьянов.
— Рассказывайте,— подхлестнул его Чернов.
— Значит, как освободили меня там от обязанностей, я сначала их не носил,— показал он
на ботинки. И объяснил: — А вот в данный момент маленько обеднял, так что совсем не до
моды стало...
— Расскажите о своей выпивке позавчерашней со сторожем галантерейного магазина
Епифановым,— не давал ему передохнуть Чернов.
— Обыкновенно.
— Что за причина была?
— Так разве по причинам выпивают? — спросил он, взглянув на Чернова. Но столкнулся с
таким холодным взглядом, что поперхнулся и закашлялся.— Как вам сказать? От привычки все у
меня: не могу в одиночестве и глотка проглотить, честное слово!
— Врешь,— констатировал Алферов.
— Да что вы меня позорите зазря, Василий Васильевич? Вроде бы на одной улице с вами
живем, могли бы знать...
— Потому и говорю,— урезонил его участковый.— На нашей улице ни одной канавы не
осталось, в которой бы ты не полежал. И всегда в одиночестве.
— Эх! — обиженно махнул рукой Мартьянов.— Зачем же мешать все в кучу? То, что,
бывало, до дому не мог дотянуть, так ведь это от слабого здоровья: всю жизнь на тяжелой
работе, надорвался уж. А что бы...
— Так расскажите все-таки о пьянке с Епифановым,— остановил его Чернов.
— Выпили, да и все. Давно не виделись, чего тут объяснять?
Мартьянов при разговоре поглаживал все время свои коленки, словно они болели у него. И
вдруг Чернов заметил, что рука у него поранена.
— А где вы поранили руку? — спросил сразу же.
— Там же и поранил, у Епифанова,— ответил Мартьянов машинально, не вникая в суть
вопроса.
— Каким образом?
— По нечаянности, ясное дело. Капусту эту, морскую, откупоривал. ножом, а он
соскользнул. Вот и поранился немного...
— Не везет...— Олег Владимирович соображал, как похитрее проверить его.
А Мартьянов тут же ухватился за его слова:
— Всю жизнь не везет, честное слово! Да хоть бы из-за себя, так не обидно было. А то все
по случайности...
— Вы почему все время ежитесь? Действительно мерзнете, что ли? — спросил его
участливо.
— Сразу же сказал,— оживился Мартьянов,— что лихорадку схватил в вытрезвителе.— И
пожаловался: — Что за порядки ввели: под простыню людей класть, как покойников в
катаверной?
— Мы простудили, мы и вылечить можем,— сказал весело Чернов.
— А как? — весь обратился в любопытство Мартьянов.
— В больницу положим.
— А...— разочарованно протянул он.— Можно, конечно, и полечиться, да долго
продержат. Не люблю я без дела лежать...— И спросил с надеждой:— А если в больницу
положат, за вытрезвитель будут штрафовать или нет?
— Зачем же больного человека штрафовать? Конечно, нет,— ответил Чернов,
усмехнувшись про себя тому, что Мартьянов сам помог ему выйти из затруднительного
положения.