Без права на поражение (сборник)

— Вполне,— не захотел он заметить ее настроения.— Вы понимаете, что находитесь не на

свидании?

— Да, понимаю.— Она отвела на мгновение свой взгляд, а потом ответила вполне

серьезно: — Платок мне подарен.

— Кем?

— Знакомым мужчиной.

— Давно?

— В минувшее воскресенье.

Олег Владимирович намеренно задавал короткие вопросы, вынуждая ее отвечать так же. И

видел, как на ее смуглом лице начинал разгораться недобрый румянец.

— И не секрет: чей это подарок?

— Подарок хорошего человека, который, к счастью, уже далеко отсюда.

— Почему «к счастью»?

— Потому, что ему никто не может назначить такую встречу, как мне.

Чернов рассмеялся, поднялся из-за стола, почувствовал, как занемели ноги, и прошелся по

кабинету.

— Сердитесь на меня, значит?..

Заметив, что Алферов подремывает на стуле, специально пересев в угол, Олег

Владимирович подошел к нему и сказал негромко, чтобы тот не вздрогнул:

— Идите домой, Василий Васильевич.

— Все равно уж,— махнул тот рукой.— Да и она,— кивнул в сторону Маруси,— забоится

одна-то домой.

— Идите, Василий Васильевич,—вдруг попросила она сама, повернувшись к нему.— Я

никого не боюсь.

— Раз так, я — пожалуйста...

Алферов поднялся, не торопясь оправил китель и, попрощавшись, вышел из кабинета.

Чернов вернулся за стол.

— Давайте уговоримся с вами так,— предложил он просто.— Я ничего не буду больше

спрашивать, а вы мне сами расскажете все, что знаете о мужчине, подарившем вам платок.

Только очень откровенно. Даю вам слово, что умею хранить в тайне чужие отношения, хотя и не

скрою: если потребуется, кое-что из ваших слов проверю не позднее сегодняшнего утра. Идет?

Она смотрела на него и не торопилась отвечать.

7

Никто не знал, что пережила Маруся Банникова в ту ночь, когда впервые у нее в изголовье

оказалась не домашняя подушка в ситцевой наволочке, а грубый тюремный сенник. Ни на

минуту не сомкнула глаз и ничего не видела вокруг. Только память, стиснутая холодными

каменными стенами, болезненно выталкивала из себя воспоминания.

И получалось все время, что ее жизнь начиналась в той еловой пади, с той теплой ночи,

когда она испытала первую счастливую усталость и поняла, что может стать самой щедрой на

свете. Все, что было потом, когда он уехал, это неправда! Потому что и сейчас знала: вернись та

ночь, она бы кинулась в нее, как тогда, без оглядки.

А потом?.. Потом и не заметила, как прокараулила себя. Не хотелось быть одной.

И оказалась одна. И где?!

...На следствии Мария Банникова ничего не скрывала. На суде машинально повторила то,

что было на самом деле, уже не помня, как говорила о том же на допросах. Равнодушно

выслушала приговор и не выронила ни одной слезы, когда впервые на свидание к ней пришла

мать.

Молчала.

И когда ехала куда-то в Сибирь, тоже молчала. В первое время не замечала, что ела, не

знала, когда наступал завтрак, обед и ужин. Раньше в жизни ей всего хотелось много: и веселья,

и работы, и красоты. Сейчас ей ничего не хотелось. Работала, потому что велели. Ела, потому

что кормили.

Она не ходила в кино: в этой жизни оно ее не интересовало. Она часто получала письма из

дома, но редко отвечала на них. Ее соседки каждый вечер строили планы на будущее, но она

даже не прислушивалась к ним.

Все начиналось и кончалось там, за высоким забором. Здесь ничего не было и быть не

могло. Только иногда снилась ей Аптекарская гора, из-за которой плыл в вышине за Сергу

звездный караван Млечного Пути и таял в утреннем рассвете...

Но жизнь взяла свое. Понемногу и своенравная Маруся Банникова смирилась с новым

положением.

А потом вдруг заметила себя неопрятной и испугалась! Спохватилась!

И это спасло. И работа стала казаться другой, почти нормальной. И постель свою

обиходила так, чтобы походила хоть немного на домашнюю. И через кино научилась видеть

настоящую жизнь и радоваться ей. А сколько книг прочитала!..

Не прошло и года, как вызвали к начальству. Из штаба вернулась с пропуском, который

разрешал выходить из колонии, быть рядом со свободными людьми.

И там, в маленьком поселке, где жило всего-навсего несколько сот лесозаготовителей, ее

приняли в одной семье и даже полюбили.

Больше всего она боялась нарушить установленные правила, чтобы не потерять маленький

пропуск, который каждый день выпускал ее из-за колючей проволоки. Даже и те, кто охранял ее

по закону как преступницу, те, о жестокости которых выдумывали небылицы сами для себя

уголовные старожилы, видели, с каким светлым лицом выходит с вахты Мария Банникова...

А через три года ее, свободную, провожала семья лесного мастера, с которой она

сдружилась с тех дней, когда ее стали отпускать из колонии без конвоя. Марусю Банникову

освободили из заключения условно досрочно по решению суда.

— Кирилл Павлович приезжал в наш леспромхоз на десять дней,— устало заканчивала

свой рассказ Маруся.— По приезде забежал к нам всего на минутку, чтобы сказать, что приехал