Без права на поражение (сборник)

— Ага. Еще оттуда куда-то собирался за кровельным железом.

— А Геннадия, сына Анны Печеркиной, вы знаете?

— С мальчишек еще. Я же ихняя, деревенская.

— Он был у вас здесь в Шадринске?

— Знамо дело. Геннадий-то с матерью годов восемь не живет. Приезжает к ней реденько, а

сюда заходит, Ко мне все из нашей деревни заезжают.

— В то время, когда у вас ночевал Мельник, Геннадий не навещал вас?

— Много вы сразу спрашиваете, враз и не додуматься

— А вы припомните.

— Нет, вроде бы не появлялся.

— Откуда вам известно, что Мельник привозил каракуль?

— Сам сказывал.

— Торговал он в Шадринске?

— Если по его словам, так — в Свердловске. Правда, я сама видела у него четыре

шкурки...

На вопросы Саломахина Клавдия отвечала почти не задумываясь. Но ответы ее получались

какими-то неопределенными. Саломахин намеренно, хотя и в разной форме, повторял вопросы,

но получал прежние, такие же приблизительные ответы. И только об одном Клавдия говорила

твердо: Мельник ночевал ночь или две, а потом уехал в Свердловск.

Василий Тихонович понял, что разговор с Коляскиной дальше продолжать бессмысленно.

Поэтому, вручив ей повестку с обязательством явиться утром в отдел милиции, распрощался.

...До конца дня сотрудники местного уголовного розыска помогли Саломахину

познакомиться с жизнью Коляскиной поближе.

Клавдия Коляскина двадцатилетней девушкой в 1943 году вышла замуж за инвалида,

выписавшегося из Шадринского госпиталя. Ее муж еще в госпитале узнал, что его родные на

Украине погибли во время оккупации. Возвращаться домой не захотел. Решил строить жизнь на

новом месте. Однако через год ранение в грудь вызвало серьезные осложнения, муж Коляскиной

тяжело заболел и вскоре умер.

Сначала молодую бездетную вдову затянул безысходный круг обездоленных войной

женщин, чья судьба оказалась несравненно тяжелее. Оставшиеся с ребятишками на руках,

измотанные мужской работой, издерганные постоянными заботами о семье, они в свободные

дни сходились вместе, изливали слезами свое горе и, не умея справиться с тоской иначе,

находили бутылку, а потом пели песни о навсегда погубленной жизни. И если для других не

оставалось никакого утешительного выхода, Клавдия уронила однажды свою пьяную голову на

случайное мужское плечо:

— Однова живем!..

Первый стыд прошел. Последние годы Клавдию Коляскину. уже знали многие. Она не

удерживалась подолгу на одной работе. Независимая, общительная и нервная, она тяготилась

любыми обязанностями. Да и по душе ей был другой образ жизни. Еще не утратившая красоты,

демонстративно не признающая никаких условностей, она вызывала симпатии мужчин

мимоходом, по первой своей прихоти. Вечерами в ее квартире на столе появлялись вино и

закуски. Тяжелое похмелье вновь заливалось вином.

А годы уходили. Меньше становилось случайных поклонников. И разбитная Клавдия

Коляскина вынуждена была поддерживать свое призрачное благополучие не только первой

попавшей под руки работой, но и мелкой спекуляцией. За грошовую незаконную наживу ее не

привлекали к уголовной ответственности, но знать — знали. И считали человеком нечистым на

руку.

Из родственников Коляскиной в Шадринске жили дядя и племянник с женой. Василий

Тихонович увиделся с ними этим же вечером.

Клавдия Коляскина обманула его.

Четыре года назад Афанасий Мельник появился в ее доме перед ноябрьским праздником.

Клавдия целый день протолкалась с ним на базаре, а с вечера началось веселье. Может быть,

горький отказ в Кабаньем, может быть, сама развеселая, угодливая Клавдия стала тому

причиной, только разгулялся вдруг Афанасий Мельник, как молодой, застряв у гостеприимной

вдовы почти на две недели.

Как бы поладили они дальше, неизвестно, но дней через десять заехал к Коляскиной

Геннадий Печеркин с женой Татьяной, возвращавшиеся с материных именин домой, в

Свердловск.

— Сразу началось неладное,— рассказывал дядя Коляскиной.— Геннадий и Афанасий

помрачнели, а Клавдия кинулась за вином. В тот вечер мы были у них...

Да. Едва переступив порог квартиры Коляскиной, Геннадий Печеркин узнал в сидевшем за

столом пожилом мужчине давнего любовника своей матери: то же смуглое, только более

загрубевшее лицо, те же черные как ночь глаза и взгляд, которого не разгадать...

И сразу взметнулась память, обдав жаром сердце Геннадия: откуда? И куда едет? Неужто в

Плетни?..

Но вида не подал.

— Далече едете? — спросил немного погодя, холодея в ожидании ответа.

— Нужда погнала,— попробовал отговориться Мельник.

— Но вмешалась Клавдия:

— Приезжал по делам из своей Молдавии. Заглянул по старой памяти к вам, в Плетни, на

денек, а теперь вот на обратной дороге у меня гостит...

— К землякам заглянул, которые тут застряли насовсем,— запоздало объяснил Мельник,

стараясь не глядеть на Геннадия.

— И то —надо,— выдавил из себя Печеркин.