Без права на поражение (сборник)

Не выдержал Румянцев. Он порывисто вскочил со стула, повернулся к Печеркиной и,

увидев, что перепугал ее, ничего не мог сказать и только со всего маху хлопнул себя по бедрам.

— Ох-хо-хо!..— вырвалось у него.

25

Татьяна Печеркина была уверена, что в милицию ее вызвали по поводу домашнего

скандала мужа. Прошел уже год с того времени, а хлопоты с ним все не кончались. И только

осенью, когда в Соколовке было собрание, Суетин пообещал не доводить дело до суда. Как

потом говорил начальник участка Румянцев, пожалел закон ребятишек. С того и успокоилась.

А жизнь нежданно-негаданно вывернула на другое...

Перед Татьяной Печеркиной вновь промелькнули те короткие, но полные страшных тревог

дни. Если случайные свидетели запомнили только гостей Коляскиной, да кто где сидел и что

говорил, жена Геннадия знала и чувствовала больше.

В начале допроса она все еще была далека от мысли о беде: ведь все давно прошло и

миновало. Но разве могла она забыть тот день, когда, войдя в квартиру Коляскиной в

Шадринске, не зная еще, что произошло, но почувствовав, как замер и подобрался ее Геннадий,

сама она сжалась в комок от безотчетного страха: она-то лучше всех знала его характер.

Геннадий ничего не умел делать спокойно, не было для него конца работы, пока все не сделано,

не мог и перед вином отступиться, пока не выплескивались в стакан остатки, и спорить без

драки тоже не умел. А на этот раз с мужем стряслось еще худшее: Татьяна заметила, как

посветлели его глаза от холодного немого бешенства.

Все, что происходило потом, она видела совсем иным взглядом, чем другие.

Афанасий Мельник не понравился ей. Она наблюдала, с какой осторожностью он

присматривался к Геннадию, прежде чем сказать ему хоть одно слово. Как остерегался его,

словно ждал вместо ответа удара, и как потом ошибся, приняв внешнее спокойствие за

добродушие, не замечая, как темнеют на дне глаз Геннадия беспокойные дробины зрачков. А у

нее охватывало спину холодом.

Она раньше других почувствовала, как захлестнула Геннадия слепая ярость, когда, не

стесняясь никого, подвыпивший Мельник вспомнил его мать и что-то бывшее между ними. Она

не ошиблась тогда: кинулась на нож сама, не думая, что будет дальше...

Но самую большую тревогу поселила в ней Клавдия, которая после этого зауздала

Геннадия. Она не переставала говорить с ним, успевая и наливать рюмки, и попридержать от

пьяной болтовни Афанасия, и заставить петь других. А о чем говорили, Татьяна так и не

разобрала, и от этого все росла необъяснимая тревога...

Женщина не смыкала глаз и по дороге в Свердловск, окончательно сбитая с толку

неожиданным решением Клавдии ехать вместе со всеми, плохо понимала разговоры о железе и

шифере. Решилась только молча взглянуть на мужа, когда он ни словом не обмолвился после

решения Клавдии всем вместе переночевать в Соколовке...

В Соколовке успокоилась. Приехали поздно, в поселке одно за одним затухали окна.

Геннадий ушел домой к продавщице местного магазина, принес четыре поллитровки, а она

приготовила на скорую руку ужин, уставила стол разной солониной. Было хоть и не шибко

весело, а все по-порядочному. .

— Афанасий Мельник с Клавдией собирались уехать с Красного около семи часов, чтобы

успеть не к поздней электричке на Нижний Тагил,— рассказывала Татьяна.— Завели будильник,

поставили на пять часов, а сами — за стол. Я устала и пересела на кровать. Незаметно

задремала. Когда проснулась, увидела Геннадия возле печки, подкладывал дрова. Клавдия

сидела за столом, тыкала вилкой в капусту, видно только что выпила.

— А где Афанасий?—спросила я,

— Уехал,— сказала Клавдия.

— А ты?

— Раздумала. На улице холодина поднялась, а у меня пальто старое, стежь скаталась, вовсе

не греет. Думаю, с чего это я буду зубами чакать из-за чужой нужды.— Схохотнула:— Вот

допьем с Геннадием вино, да и в Шадринск поеду. .

Поглядела я на своего, а он и не повернулся ко мне. Как сидел, уткнувшись в печь, так и

остался. Подумала, что разругались напоследок опять, но ничего не сказала: уехал — и хорошо...

— Вы были на собрании в клубе, когда говорили об убийстве? — спросил ее Дмитрий

Николаевич, присутствовавший на допросе вместе с Саломахиным.

— Нет.

— И не слышали ничего?

— Слышала. Да и у Геннадия спрашивала. Сказал, что убитого возле узкоколейки нашли.

— И больше ничего?

— Велел ни в какие разговоры не соваться, а то затаскают по разным следователям...

— Вы помните, во что был одет Афанасий Мельник? — заканчивал писать Моисеенко.

— Обыкновенно...

— Обувь какая, не забыли?

— В сапогах приезжал.

Татьяна Печеркина уже не выглядела робкой. Она начинала понимать смысл сегодняшних

разговоров, на все вопросы отвечала с безразличной откровенностью, не желая ничего утаивать,

чтобы быстрее уйти отсюда, И по взгляду ее было видно, что думает она уже о чем-то своем, а в