— Ничего не имею против,— сказал Федор Ефимович.— Потом я заезжал к ее родителям в
Новосибирскую область. Узнал, что она училась в Алма-Ате, жила здесь у своей подруги
Тамары Николаевны Рогачевой, теперь — Овчинниковой, где вы и познакомились с ней в свое
время...
— Все правильно,— мягко прервал его Агранович и спросил: — Вы что, ищете ее?
— Да.
— Вон как! Неужели начудила что-нибудь?
— Как вам сказать?.. Об этом впереди. Прежде хотел бы услышать, как состоялось ваше
знакомство с ней.
— Как всякое знакомство такого рода — случайно. Я зашел в дом Рогачевой с товарищем,
а там оказалась Катышева. Они с Рогачевой школьные подруги... Приехала, поселилась у нее.
Вот, собственно, и все.
— Но ваше знакомство с ней оказалось довольно длительным.
— Да, пожалуй. Правильнее сказать, давним, если учесть, что все это произошло около
десяти лет назад.
— Я не оговорился,— сказал Федор Ефимович.— В судьбе Катышевой вы принимали
близкое участие,
— Да, позднее в Караганде я помог ей устроиться на хорошую работу.
— А до этого — в Целинограде?
— И — в Целинограде.
— Теперь еще один вопрос. Мне известно, что Катышева в Алма-Ате не училась, а
работала на швейной фабрике. А диплом получила здесь, в строительном техникуме. Не можете
ли вы помочь мне разобраться в этом деле? В то время, насколько я понимаю, вы были не только
ее добрым другом, но и председателем государственной квалификационной комиссии в том
самом техникуме?
— Да, был.
Агранович встал, вышел из-за стола и прошелся по кабинету раз-другой. Федор Ефимович
ждал. Наконец Агранович остановился перед ним.
— Да, был,— повторил он.— Спрашивайте дальше.
— Я жду от вас более исчерпывающего ответа,— сказал Федор Ефимович.
— Ну, что ж... Это я выдал ей диплом.
— Так...
— Как говорят, грехи молодости...— слабо улыбнулся он. Объяснил: — Несколько
завышенная плата за внимание молоденькой женщины...
— Вам сколько было тогда?— поинтересовался Репрынцев.
— За сорок. В таком возрасте, сами понимаете, скупиться не приходится...
— Будем считать, что с этого началось все,— сказал Федор Ефимович.
— Будем считать.
Федор Ефимович видел, что Агранович понимает всю сложность своего положения. Он
почувствовал сразу осведомленность гостя, не пытался уходить от разговора и не искал для себя
дешевых оправданий.
— Это не было минутным увлечением,— признался он.— Другое дело, может быть, с моей
стороны не вполне честно было воспользоваться затруднениями Шуры: большой город с его
жизнью, стремление выглядеть не хуже других, следовательно, нужда в деньгах... Но я не могу
упрекнуть себя и в особой настойчивости. Не солгу, если скажу: она без излишнего колебания,
что ли, пошла на нашу близость.
Агранович умолк надолго, медленно промерил шагами кабинет.
— А потом...— продолжал он,— мне не захотелось с ней расставаться. Я знал, что в
скором времени меня пошлют в Целиноград, где захромали наши дела. Сказал Шуре. Видел, что
она этим тоже огорчена. Вот тогда и возникла мысль о техникуме...
— В какой связи?
— Дело в том, что приехала-то она учиться. Дома могли с нее спросить. На швейной
фабрике она к этому времени перешла в плановый отдел на простенькую счетную работу.
Подучили ее там немного. Вот я и решил, что диплом об окончании техникума она как-то
оправдает, если ей не поручать особых дел...
— Однако вы устраивали ее позднее на инженерные должности,— напомнил Федор
Ефимович.
— Я ничем не рисковал,— признался Агранович.— Это — нетрудное дело. В любой
системе Можно найти десятки людей, которые, получая зарплату, не имеют никакого отношения
к должности, занимаемой ими. Часто это делается все-таки в интересах дела и потому, что нет
других нужных штатных единиц. А можно и так...
— Как?
— В данном случае мои действия вы можете расценивать как злоупотребление служебным
положением.
— Без этого не могли обойтись? — спросил Федор Ефимович.
— Конечно, мог,— сказал Агранович.— Но, видите ли, в этом нуждалась не только
Катышева, но и я в не меньшей степени... У меня в Алма-Ате семья. Я — в длительной
командировке, причем в такой, когда командировочных не платят. Мне приходилось самому
испытывать материальные затруднения... А устраивая Шуру на ставку, я облегчал, так сказать, и
свое бремя...
— Понимаю,— сказал Федор Ефимович.— Значит, вы сначала выдали фиктивный диплом,
чтобы потом иметь возможность за государственный счет прилично оплачивать свою
любовницу. Я правильно вас понял?
Агранович густо покраснел. Он сел за стол, перебросил с места на место несколько бумаг.
— Я достаточно трезво оцениваю свое положение,— сказал он, преодолев приступ стыда.
— И вы, конечно, вправе давать свои оценки...
— А какую бы оценку вы дали сами?
— Нет, нет,— быстро ответил он.— Вы правы, конечно. Объективный вывод может быть
только один.
— Но это еще не все.
— Что вы имеете в виду?