Без права на поражение (сборник)

— Одну минуту. Чтобы наш дальнейший разговор стал конкретней, скажу наперед, что

Александра Катышева стала преступницей.

— Да она просто чудачка, легкомысленная женщина,— снисходительно отмахнулся

Агранович.

— Вы ошибаетесь.

— Ее и раньше беспокоила милиция. Один раз даже хотели привлечь за спекуляцию

какими-то тряпками, хотя всем известно, что женщины вечно что-то продают, покупают... Но

тогда вышла амнистия, и все прекратили.

— Повторяю, вы ошибаетесь. Катышева — опасная преступница. Я говорю без всякого

преувеличения... А теперь вернемся к началу разговора... Вы никогда не задумывались над тем,

что, устроив Катышевой диплом, потом выплачивая деньги за работу, которой она не делала, вы,

по сути дела, воспитывали в ней преступницу?

— Ну, это уж слишком рискованный вывод, по-моему, — попробовал возразить тот, не

возмущаясь, однако.

— Давайте задумаемся. Как вы полагаете, сама Катышева понимала, ради чего вы создаете

ей жизнь, на которую она не имеет права?

— Вполне вероятно.

— Зачем же так?! Все она отлично понимала. И, кроме того, видела, что можно залезать в

государственный карман, не рискуя быть схваченным за руку, не опасаясь потерять служебное

положение и даже авторитет среди своих коллег. Это касается уже вас. Вы почти десять лет

таскали за собой девчонку отнюдь не ради служебной необходимости. А ведь она взрослела за

эти годы, через вас приобретала свой жизненный опыт. Почему, думала она, одни могут красть, а

другим это не позволено?

— Вы обвиняете меня?

— И самым недвусмысленным образом, Арон Яковлевич. Поймите, вы крали!

Государственные деньги, а в конце концов и душу человеческую. И вас никто не решился даже

упрекнуть, никто не сказал об этой связи вашей жене, боясь нарушить начальственное душевное

равновесие.

— Вы об этом только мне говорите? — спросил Агранович.

— А мы посоветуемся, Арон Яковлевич. Скажите, в каких отношениях вы с Мешконцевым

в Караганде?

— В самых лучших.

— Вы знаете, что Катышева обокрала его?

— Вам и это известно?

— Как видите. Почему Мешконцев делает вид, что не придает этому значения? Почему он

не захотел возбудить против Катышевой уголовное дело?

— Только ради меня.

— Вот видите! Ваш авторитет, оказывается, настолько велик, что даже Мешконцев, не

желая осложнения в отношениях, готов молчать о своем ущербе.

— Он жаловался мне,— сказал Агранович.

— И что?

— Я ничем не мог ему помочь. К тому времени, вернувшись в Алма-Ату, я потерял

Катышеву. Видимо, она решила сама порвать со мной.

— Да еще и воспользовалась расположением людей к вам. Будьте уверены, если бы

Мешконцев не понимал, кто она для вас, не видел вашего отношения к ней, он распорядился бы

своими деньгами поосторожней.

— Это очень некрасивый случай. Со стороны Катышевой — это черная неблагодарность

по отношению ко мне.

— Боюсь, что это слишком скромная оценка. Вот вы спрашивали меня об исходе нашего

разговора: выйдет ли он за двери этого кабинета... Давайте разбираться. У каждого из нас свое

дело. Вы — строитель. Я тоже в известном смысле строитель. Мы оба призваны делать жизнь

красивее. И вдруг вы стали моим противником в самом глубоком значении этого слова. Я всю

жизнь борюсь с преступностью; в этом смысл моей жизни, Мы искореняем, искореняем, а вы —

взращиваете. По крайней мере в нашем конкретном случае. А имеем ли мы право по-разному

относиться к нравственным законам нашего общества?

Агранович поднялся из-за стола и заходил по кабинету.

Серьезно и прямо спросил Репрынцева:

— Расскажите мне, Федор Ефимович, что она наделала. Прошу вас.

Федор Ефимович выполнил просьбу. Агранович был подавлен.

— Теперь я все понимаю. И выводы, разумеется... Что вы намерены делать?

— В каком смысле?

— Со мной.

— Ничего. Я обязан написать рапорт,

— Мне, вероятно, не поздоровится...— мрачно заключил Агранович.— Ну да ладно. Оба

замолчали.

— Когда последний раз вы видели Катышеву?— спросил Федор Ефимович.

— Немногим более года назад. Ока приезжала сюда, в Алма-Ату. Уведомила меня. Четыре

дня прожила на квартире моего приятеля. Потом уехала в Барнаул по каким-то делам, хотела

вернуться, но не приехала.

— И не написала?

— Нет. Она никогда не писала. Послушайте, Федор Ефимович... Мне позволительно

попытаться как-то помочь вам? Я не уверен, конечно.

— Что вы хотели?

— Например, позвонить по старым адресам. У меня есть люди в Усть-Каменогорске,

Целинограде, Караганде, Темиртау, в Экибастузе, в Павлодаре...

— Это она везде?!

— Да, со мной...— сказал Агранович устало,— Вы не все знаете, как видите. Если меня

начнут воспитывать в связи с этим, то... Эх! — Он махнул рукой.— Так могу я позвонить?

Может, появлялась где-нибудь?

— Попробуйте. Сколько вам потребуется времени?— спросил Федор Ефимович.

— Успею до вечера. Придется еще раз использовать служебное положение,— мрачно

пошутил Агранович.— Велю заказать по срочному.

— Тогда до завтра,— поднялся Федор Ефимович.

— Я в вашем распоряжении,— откликнулся Агранович.