Без права на поражение (сборник)

со скрупулезной аккуратностью были уложены пачки новеньких лотерейных билетов: за

несколько минут до этого Упоров заставил поработать Пустынина, так как тот лучше всего знал,

как укладывала билеты его жена.

Хомина еще не успела сказать обычного приветствия, как Иван Петрович объяснил ей:

— Я дал вам возможность увидеть ваших близких перед новогодним праздником. Все-таки

это лучше, чем ничего... Итак, Светлана Владимировна, покажите мне, сколько билетов было

уложено в этом чемоданчике после окончания работы последней ликвидационной комиссии?..

Смелее, смелее...

Хомина медленно протянула тонкую руку к пачкам, выложила из чемоданчика лишние, на

ее взгляд, билеты и отступила в сторону.

— Спасибо,— поблагодарил Упоров.

Билеты тут же были пересчитаны. Их оказалось тысяча шестьдесят три.

Пустынин, которому эксперимент был предложен раньше, оставил в чемоданчике более

двух тысяч.

На допросе, последовавшем после этого, Хомина снова изменила свои показания. Она

сказала, что подброшено ей было двести пятьдесят билетов, а похитила она в первый раз около

восьмисот и во второй — около тысячи билетов.

Возможности уточнения количества похищенных билетов Упоровым были использованы

полностью.

И тем не менее, зная по свидетельским показаниям и документам, что число выигрышных

билетов из числа похищенных составило по выпускам 59, 211 и 352, включая и рублевые, Иван

Петрович был убежден, что и после эксперимента число похищенных билетов не соответствует

действительному.

Какие шаги предпринять для выяснения истины можно еще, он не знал.

Наступал новогодний праздник, а самочувствие Ивана Петровича было весьма скверным,

похожим на то, какое испытывает человек, работа которого оценена с самой высокой похвалой, а

он за нее обеспокоен.

— Что вам нужно еще для завершения следствия? — спросил его второго января

начальник отдела.

Иван Петрович ответил не сразу. Как всегда, он взвешивал свой ответ. Наконец сказал:

— Отпустите на рыбалку...

— Вы серьезно?!

— Абсолютно.

Едва ли не первый раз в жизни Ивану Петровичу не везло с рыбалкой. Он сидел перед

двумя лунками и постоянно занимался не тем, чем хотел. Дважды у него сорвалась крупная

рыба, несколько раз лунки замерзали, а ловилась такая мелочь, что приходилось только

стыдливо оглядываться вокруг, опасаясь свидетелей позора.

Он снялся с места еще до полудня и, свернув снасти, потянул свой ящик к берегу...

Против обыкновения, он не подошел ни к одному из своих компаньонов, чтобы выкурить

отвальную папироску, не поинтересовался уловом. И это настолько обескуражило всех, что его

никто и не остановил.

А Иван Петрович оставил рыбалку потому, что понял, из-за чего все не ладится. У него

несколько раз уходил под воду поплавок, а он тупо смотрел на него и, казалось, не мог понять,

что это значит. Мысли его были заняты совсем другим.

...Через два дня он должен вернуться на работу, доложить, что дело закончил, и сесть

писать обвинительное заключение. А ему не хотелось ни заканчивать, ни писать все из-за того

же угнетающего, непреодолимого чувства, что в процессе этого долгого следствия, которое

напоминало извилистую тропу в незнакомом лесу, он что-то потерял. И в то же время ему

казалось, что потерянное с ним и обязательно должно найтись, как часто находится мелкая вещь,

которую долго ищешь в карманах и находишь, обшаривая их в сотый раз.

Возвращаясь в город в тряском автобусе, Иван Петрович снова и снова перебирал в памяти

мероприятия по выявлению преступления Хоминой и не мог найти в них сколько-нибудь

значительных огрехов. Правда, теперь ему лучше виделись бесполезные шаги, но без них,

возможно, не нашлись бы и правильные. Какие-то допросы казались преждевременными, не

совсем продуманными. Но все это были мелочи, без которых не обходится ни одно, даже самое

простое следствие. И вот этот самоконтроль, который беспощаднее всякого постороннего

вмешательства, и сбивал его с толку: все как будто сделано верно. А успокоение не приходило.

Сейчас уже не вызывали сомнения свидетельские показания, эксперимент по количеству

украденных билетов прошел, можно сказать, отлично и внес существенные поправки в

показания самой Хоминой. Все, что можно, Упоров выскреб отовсюду и привел к общему

знаменателю.

Но взять ручку и сесть за обвинительное заключение не мог...

— Нет! Она взяла больше!..— упрямо твердил он себе.

И понимал, что если ранее собранные им объективные документы уличали Хомину в

преступлении, то теперь эти же самые документы были против него, ибо они с той же холодной

документальностью устанавливали признание ее вины, так как она не отреклась ни от одного

незаконного выигрыша.

Иван Петрович явился на работу на следующий день.

— Как рыбалка? — спросил его помощник.

— Какая там рыбалка!..— махнул рукой Иван Петрович. И, взглянув на помощника, устало

сказал: — А знаешь, она все-таки брала их значительно больше...