Без права на защиту

Мария, распростертая на диване, только закрыла лицо руками. Боль нарастала, становилась острой, колючей, она рвала сердце на части, поднималась к горлу, душила, вызывая кашель и тошноту. Лежать было неудобно, что-то давило в спину. Мария попыталась повернуться. Но очередной приступ, еще более жестокий, опрокинул ее навзничь. Георгий появился через минуту. Осторожно придерживая, усадил, ловко, словно проделывал эту операцию каждый день (кто знает, а вдруг и проделывал?), расстегнул блузку, снял, отбросил в сторону, затянул на плече черный рукав тонометра. Придерживая левой рукой холодную таблетку фонендоскопа на локтевом сгибе, в три приема резко накачал резиновую грушу. Его сосредоточенное суровое лицо находилось так близко, что Мария видела, как подрагивает тоненькая голубая жилка на виске. Измерив давление, Георгий обыденно сбросил с плеча Марии бретельку бюстгальтера, когда она попыталась прикрыть обнаженную грудь руками, решительно отвел их и прижал к мгновенно покрывшейся отвратительными мурашками коже фонендоскоп. Деловито, не обращая внимания на слабое сопротивление Марии, развернул ее, послушал сердце со спины и, вынув из ушей трубочки, сказал:

– Ничего не понимаю! С сердцем нормально. Давление в порядке. Что с тобой? Похоже, нервишки сдали. Сейчас я тебе дам успокоительное, и ты поспишь. За Ваней я сам присмотрю.

Мария смотрела на него расширенными, испуганными глазами, губы беззвучно шевелились, она уже забыла, что сидит перед мужчиной в совершенно неподобающем виде с открытой, вдруг напрягшейся грудью. Сейчас! Она должна сейчас объясниться с ним! Сказать, чтобы он не ходил к той, другой! Пусть лучше возьмет ее!

– Георгий! Гоша! Я… Ты можешь… – Слова произносились с трудом. Словно было пережато горло. Мария почему-то встала, вытянувшись в струну. Шагнула ближе к Георгию. Робко положила дрожащую от волнения и страха руку ему на грудь. – Я согласна. Ты можешь воспользоваться мной, раз тебе это необходимо. Только не уходи! Я умоляю тебя.

Колени предательски подкосились, она начала оседать и, если бы Георгий не подхватил ее, пожалуй, упала бы на пол. Они снова оказались слишком близко. Она услышала всем телом, как бьется его сердце.

Животом почувствовала чудовищное напряжение. От волнения и страха перед тем, что сейчас произойдет, ладошки вдруг стали мокрыми и холодными. Волна озноба прокатилась по всему телу. Стоя в его объятиях, она дрожала, словно последний, забывший вовремя упасть листок на холодном зимнем ветру.

– Господи! О чем ты говоришь, милая! – прошептал Георгий.

– Я понимаю! Я многим тебе обязана! Я готова! – срывающимся голосом сказала Мария.

– Не говори глупостей. Не сейчас! Не сегодня! Еще не время! – остановил ее Георгий.

Вдруг словно пелена спала с глаз Марии. Она резко отстранилась. На лице отразились и ужас, и брезгливость, и отвращение, и гнев. Прикрыв грудь обеими руками, она только молча смотрела на Георгия. Он отказался от нее! Не захотел! Побрезговал! Унизил и растоптал! Растер своим безупречным сверкающим ботинком то, что она готова была ему отдать! Схватив валяющуюся на столе блузку, она, разъяренно сверкая глазами, бросилась к двери.

– Что случилось, мамочка? – спросил Ваня, едва она переступила порог.

– Ничего, все в порядке! – отрывисто ответила Мария, юркнула в ванную, заперлась изнутри и открыла воду.

В эту минуту она никого не хотела видеть, даже сына. Слезы сами собой текли из глаз, чтобы заглушить рвущиеся из груди рыдания, она прижала к лицу полотенце, но все равно ни оно, ни шум, с силой ударяющейся в чугун воды не способны были полностью скрыть происходящее. Только выплакавшись, Мария стала понемногу приходить в себя. «Как же так? Почему? Почему он совершенно не замечает меня? Пусть я не так красива, как женщины с обложек журналов. Пусть в городе полно молоденьких и длинноногих, но я ведь рядом, и я, как ни стыдно в этом признаться, люблю его! Разве он не видит, не понимает того, что со мной происходит? В таком случае он просто бесчувственный чурбан! Что во мне не так? Плохо одеваюсь? Не так крашусь? Может, Ваня помеха? Но он больше времени проводит с ним, чем со мной! Да и вообще он помешан на детях! Тогда почему, когда я согласилась, когда решилась на то, чего Георгий, по-видимому, хочет, он отказал? Или ему нужны для этого другие? Что в них есть такое, чего нет во мне?» – думала Мария, до боли стискивая кулачки.

Решение пришло, как вспышка, как озарение! Все ясно! Она поступит иначе! Если он не хочет ее, она найдет того, кто захочет! Наскоро умывшись, Мария взглянула на свое отражение и не пришла в восторг. Глаза красные, заплаканные, рот искривлен страданием, щеки бледные, с капельками невысохшей влаги. Да уж, не красавица. Но женщиной нужно оставаться всегда!