Без права на жизнь

Застежка работала идеально. Отшлифованная об отделочный камень кнопка отлично поднималась вверх, фиксатор нормально держал ремень.

— Не вздыхай, братишка, так тяжко. Ремень нашему благодетелю Борову. Да и в любом случае такую вещь у нас отобрали бы. Поэтому, вот немного крема, тряпочка, сделай его новым.

— Хоо, Сеант.

А я занялся электродом. Отколол сварочный состав, отбил и заострил конец. Выглядит грозно. Насадить на ручку и сделать большое шило? Нет, против дубинки или ножа не пляшет. А по-другому? Загибаем тупой хвост под прямым углом, срезаем остатки крепления метлы с ручки (сумка, кстати, почти высохла, дойдет на картоне), просверливаем электродом сквозное отверстие. Вставляем загнутый тупой конец, закрепляем скотчем. Прямо штык на дуле трехлинейки. Получился нормальный дротик.

— Солдат, закрой рот ― муха залетит. А поскольку муха ― это мясо, ужин я съем сам.

Братишка смеется. Кстати, об ужине: пора выдвигаться к витаминчикам. Почему не к офисным залежам? Потому что Кента планируется поразить исправным калькулятором. Настольные часы хорошо было бы захомячить, а наручные я ещё не разбирал. Прячем высохшую одежду в мешок, дротик между листов стенки шалаша, берем цапалку, шпатель, перчатки, свежевыстиранную сумку и идём за ужином.

Возвращаясь с пакетом и сумкой продуктов домой, мы уже предвкушали приятнейшую помывку и вкусный ужин в чистом, но…

— Где нычка, дохлятина? Мля, урою урода!

Я, скрючившись, валялся на мусоре, стараясь втянуть хоть глоток воздуха. Мощный тычок в солнечное сплетение и удар дубинкой по почкам вышибли всё здоровье. Выброшенная из шалаша постель, раскиданный картон, разъяренный бандюк (тот самый, от соседнего с Боровом столика). Короче, сцена «Приплыли».

— Где Борову добро нычите, твари? А ну, баклань, дохлятина, урою в натуре!

Вошедший в раж урод пинает упавшего Солдата ногами. Бешеная ненависть подбрасывает меня, как пружина. Рывок к шалашу, ручка дротика сама ложится в руки. Разворот назад.

— Хэк!

Отточенное в прошлой жизни «штыком коли», возврат на исходную. Хруст ломающегося пластика. Выронив дубинку из опускающейся руки, бандит неуклюже валится на спину. Обжигающая посмертная волна. К небу торчит криво стриженая рыжеватая бороденка и обломок рукоятки, упирающийся в грудь. Точно в сердце, до упора. Мастерство не пропьёшь.

— Солдат, братишка, как ты?

Осматриваю лицо, голову, проверяю руки, тело.

— Где болит, братишка?

А он молчит и смотрит на покойника остановившимися глазами. Черт, может быть второй! Подхватив цапалку, резко взбегаю на строительную кучу. Осматриваюсь. Никого. Назад.

— Солдат, как ты?

— Номано, Сеант.

Нормально. Ещё раз, уже спокойнее, осматриваю друга. Он молодец, успел свернуться клубком, только ссадины на руках, да чуть содрана кожа на скуле. Мажу противовоспалительной мазью. Так, а что делать с трупом? Электрод вынимать не буду ― пока он в ране, кровь почти не течет. Оттаскиваем тело к куче, закладываем мешками. Начнет смеркаться ― поволочем в карьер, назад я Солдата доведу.

Как ни странно, нервы в порядок пришли довольно быстро. Сложили на место постель, подобрали картон. Шалаш здорово накренился ― бандюк постарался, но начинать ремонт сейчас не с руки. Надо поесть.

Мда, не прошло и часа, как заколол человека, а сейчас сижу и наяриваю кефир с подсохшей выпечкой. Хотя, какого, к хренам, человека? Урода бандитского. Солдат не отстает, тоже успокоился, повеселел. Вешаем остатки в пакете на завтрак. Чем заняться? Что-то не упирается мне идти назад по темноте: прошлого раза хватит за глаза. Присыпать урода опять же надо, чтобы точно не нашли. Полезу-ка я на кучу, осмотрюсь.

Вот ангары. Народ сползается к дальнему, к ночлежке. Сортировка шуршит далеко в стороне. На пищевой помойке отдельные копошащиеся фигуры. Вот дорога к карьеру. Всматриваюсь. Пустая. Точно, до самых развалин ничего движущегося. А как лучше к ней пройти? Решение приходит сразу. Спускаюсь, откидываю мешки, снимаю с трупа кроссовки, вонючие носки, обгаженные штаны. Тьфу, урод трусы не носил. Ветровка от спортивного костюма, майку оставляем. Вещи, дубинку в пакет, выбросим по дороге. Крови натекло немного, собираем с мусором в тот же пакет. Чисто.

— Солдат, снимай рубашку, одевай эту рвань.

Переодеваюсь сам, хватаем труп за ноги, тащим. Между куч никого не встретили. Выхожу на дорогу, осматриваюсь. Норма. Тянем.

Бандюк был увесистый, пробившее его насквозь жало цепляло мусор, но мы шагали как заведенные. Не так уж и далеко оказался карьер: уже накатывало тяжелой трупной вонью, когда остановились передохнуть. Пора вытаскивать электрод, кровь уже наверняка свернулась. Жало сидело мертво. Рука соскальзывала с обломков трубки, труп от рывков елозил, не давая дернуть как следует.

— Солдат, подержи гада, не могу вытащить.

— Бог в помощь, работнички!

Одновременно мучительно пытаюсь выдернуть жало и разворачиваюсь на голос. Рука ослабевает, адреналин уходит. Это Кэп. С ним Хот и два знакомых парня.

— Смотрю, Сержант, ты дорвался, во вкус вошел: законников валить. Знакомая рожа. Хот?