Без права на...

И последним в ряду «лечебных» средств идет «корректор поведения» - неулептил, выпускаемый как в капсулах, так и в жидком виде. Это нейролептик, со всеми вытекающими отсюда последствиями, но употребляется именно для усмирения больных, в большей части олигофренов.

Есть на спецу и «витамины для мозга» - сосудорасширяющие ноотропилы, аминалоны и пироцетамы. Есть глицин и ценурезин, но такие таблетки до больных не доходят и начисто расхищаются медперсоналом.

Я лежу в наблюдательной палате уже шесть недель. Откуда я это знаю? Я маленьким сапожным гвоздиком, найденным в туалете, царапаю зарубки на белой эмали койки. Прошлый житель дурдома, лежащий на моей койке выцарапал по эмали слово «вечность». Долго же, наверное, лежал он, бедолага.

Пустота в наблюдательной палате такая, что хоть вздернись – нечего почитать, нечего посмотреть, практически не о чем поговорить (не будешь же обсуждать с куроебом достоинства куриц). По-моему в этой палате, кроме изредка попадающего сюда чая есть только одно развлечение – вечером, когда гаснет свет, в ярко освещенной сестринской становится хорошо видно сидящую медсестру и вся наблюдательная, глядя на нее, как по команде начинает онанировать. Онанируют шумно и долго, это сильно раздражает. Я сам лежу, освещенный с коридора потоком света и поддержать свою команду не могу.

День за днем проходят долго, незаметно и абсолютно одинаково. Мы ходим в туалет курить в 6, 9, 11, 13, 15, 18 и 21 час – итого семь раз в день. Семь раз в день куришь сигарету, а все остальное время ждешь – когда же пойдем курить снова. Я уже убедился, что пролежу здесь вовсе не шесть месяцев, а годы и сильно сомневаюсь, что смогу выдержать несколько лет этого ватного обволакивающего безмолвья. В голове моей роятся мысли – как же выбраться из этой надоевшей палаты.

Под конец я, позавтракав, залезаю под одеяло и тихонько снимаю очки. Мне повезло – очки у меня не пластиковые, а старомодные, стеклянные.

- Дзинь! – я разбиваю одно стекло очков об койку. На полу образовывается маленькая кучка мелких осколков. Я выбираю наиболее острый и начинаю вскрывать вены. Это не так просто – осколок очкового стекла – не лезвие бритвы (на жаргоне «мойка»). Я пытаюсь резать – оно практически не режет, начинаю пилить вену стеклом, рвать кожу небольшим осколком – начинает получаться, на белую простыню начинает каплями капать алая кровь.

Но вена не поддается – оказывается она не стоит на месте, а как бы «убегает» от режущей кромки стекла. Наконец я ловлю ее, раз - и вена открыта. Яркая струйка крови ударяет в прикрывающее меня одеяло, рука становится липкой. Сильной боли нет, зато, когда начинает вытекать кровь, становится легко-легко и пофиг на все. Абсолютно на все наплевать.

В закрытых системах – тюрьмах, лагерях и психушках многие прошли через вскрытие вен. И не только! Есть такие случаи, что вспомнить жутко. Чаще всего все эти попытки – банальное членовредительство, но есть люди, упорно желающие уйти из жизни, и такие обычно уходят.

Причины членовредительства разные – кто-то хочет доказать что-либо администрации, кто-то преследует иные цели.

Режут вены – на руках и на шее. Вскрывают «мойкой» животы, да так, чтобы вывалились кишки. Глотают гвозди, чтобы для извлечения этого инородного тела съездить на вольную больничку (правда, врачи наловчились и сейчас уже не делают операции, чтоб извлечь гвозди – их сейчас извлекают с помощью зонда с магнитом).

Один, находясь в тюрьме, вырезал у себя лезвием треугольный кусок мяса с брюшины, да так, что подержал свою селезенку у себя же в руках. Причина – обещанная «дубаками» (то бишь охранниками) бутылка водки. Я видел этого человека в душе со страшным треугольным шрамом на животе.

Другой, умываясь утром, что-то долго тер правый глаз. Затем молча вытащил его и начал пытаться смывать его в раковине. Глаз упорно плавал по поверхности воды, нарушая все законы физики. Прибежали санитарки с охранником, положили его на вязки, но глаз уже не вставишь обратно. Потом бедолага рассказывал, что возомнил себя терминатором, и решил, что его глаз поврежден. Это – типичный случай членовредительства по болезни.

Другой больной, еще находясь на воле, но уже после совершенного преступления сидел в железной автобусной остановке в состоянии алкогольного подпития. А поскольку день подпития был у него далеко не первый и даже не десятый, то пришла к нему в гости самая настоящая «белочка», под которой он и выковырял пальцами оба глаза, так что те остались висеть на нервах. Как он потом объяснял – не хотел «кодировать» людей взглядом.

Сумасшедшего подобрали, сделали сложнейшую операцию, но зрение он потерял уже навсегда – при операции врачи вынуждены были удалить сетчатку из глаз, оставив ему глазные яблоки, только чтоб он не пугал окружающих пустыми глазницами.

В отделение к нему приходил офтальмолог, его укладывали на вязки и делали страшные уколы прямо под глазное яблоко, для лучшего сращения нерва. Уколы причиняли слепому ужасающие физические страдания, и он орал, будто его режут заживо.