Без права выбора

У ворот спешились. Лошади, вздрагивая крупом, тяжело поводили боками.

— Жди здесь, — сказал Полонский казаку с изуродованным лицом, и тот молча кивнул головой.

Из темноты в полосу света выступил приземистый человек в кожаной тужурке, с маузером, негромко спросил:

— Вы к кому?

— К Мышанскому. По срочному делу.

— Документы! — дежурный чекист раскрыл удостоверение Полонского, поднес к глазам. — Ясно. А с лошадьми кто?

— Человек Беленкова. Он должен ждать меня здесь.

— Ясно. Проходи, товарищ.

Увидев Полонского, председатель окружного ЧК быстро встал из-за стола.

— Ты откуда? Где Левшин?

— Только что из банды Беленкова. Левшин там.

— Что произошло?

— Понимаете, напоролись на бандитов, — волнуясь и торопясь, начал рассказывать Полонский. — Думали — все, конец. Неожиданно помогли лепешки из аровской муки. Беленков решил нашими руками организовать голодный бунт…

— Погоди, погоди, брат. Сядь, выпей воды. Давай все по порядку. Подробно.

— Ой, чуть не забыл, — спохватился Полонский. — Я не один. Со мной человек Беленкова.

— Где он?

— Там, внизу. Я предупредил дежурного. Но его брать нельзя.

— Почему? Ты что — в своем уме?

— Если он не вернется на хутор, Беленков уйдет в степь, а Левшин будет убит.

Председатель окружного ЧК шагнул к Полонскому, уперся ему в глаза тяжелым взглядом:

— Зачем же ты приволок его к нам? Ты понимаешь, чем рисковал?

— Да. Но у меня не было иного выхода. Там, в логове, мы с Левшиным целую неделю потихоньку его агитировали, а по дороге я убедил его окончательно.

— Твое счастье. А если б он тебя кокнул?

— Его перехватила бы группа Макарова. Нам удалось установить с ним связь.

— Каким образом?

— Через одну девушку. Есть там такая — Оля Доброхотова.

— А, знаю. Хорошая комсомолка.

Мышанский подошел к телефонному аппарату, крутнул ручку, сказал в телефонную трубку:

— Дежурный! На улице человек Беленкова. Холодно, пусть отогреется… Нет, он добровольно. Нужный, понял? Сделаешь — ко мне. — Он задумчиво поскреб подбородок, взглянул исподлобья на Полонского. — Садись, садись. В ногах правды нет. Давай все по порядку. Потом — в медчасть. Что-то вид у тебя неважный.

* * *

Через три дня из Морозовской выехал обоз — двадцать подвод, накрытых брезентом. В станице знали — везут муку голодающим.

Недалеко от хутора, в балке, обоз поджидали бандиты Беленкова.

Полонский сидел на первой подводе. В ранних сумерках снежно белела степь.

Возница, немолодой казак с рыжими усами, негромко выводил приятным, как бы слегка прихваченным легким морозцем баритоном:

В железной темнице,
В неволюшке большой,
Вскормленный, вспоенный
Орелик молодой.
Давай, брат, с тобой
Из неволи улетим…

Прислушиваясь к знакомым словам песни, Полонский думал о Семене Левшине. В последние дни парень как-то сразу изменился. Причину этого было нетрудно понять — как только в комнату входила Оля Доброхотова, взгляд у него становился растерянным, что девушка краснела. Чувствовалось, что и ей нравится Левшин. Где они сейчас? Удалось ли Семену вырваться на волю?

Незадолго до отъезда Полонского в Морозовскую они остались в комнате одни. Левшин крепко сжал руку товарища:

— Там наши сообразят, что делать. Ты будь в надежде — я отсюда уйду. Глухов на активе верно говорил: в банде — шатание. Этот Григорий, поуродованный, на Беленкова волком смотрит. Он в свое время у полковника в работниках маялся, теперь ему Беленков бандитский обрез силком в руки сунул. И еще есть такие. Их в банде только страх держит. Ну, я им насчет этого разъясню.

— Ты смотри — осторожней.

— Мне, Сашка, умирать сейчас неохота…

…Туда, брат, туда,
Где синеют моря,
Туда, брат, туда,
Где Дона плещут берега,
Туда, где гуляет
Лишь ветер да я… —

неторопливо плыли в снежный сумрак и растворялись в нем странно знакомые слова песни.

Да это же пушкинский «Узник», вспомнил Полонский. Только в каком-то донском варианте. «Давай, брат, с тобой из неволи улетим», — повторил он про себя и тронул за плечо возницу:

— Скоро балка.

— Знаю.

Через полчаса из темноты вывернулся, загораживая дорогу всадник.

— Стой! — крикнул он, подняв руку. — Кто такие?

— Свои. Муку везем. Зови Беленкова!

Сунув руку в карман, Полонский соскочил с подводы. Он узнал по голосу Федора, и в висках у него вдруг гулко отозвались удары сердца. Он медленно, будто разминая затекшие ноги, стал приближаться к бандиту.

— Давай сюда! — закричал Федор, взмахивая рукою. Он вгляделся в фигуру Полонского, захохотал: — Привез муку, христосик? Зря старался. Дружок твой, сволочь, сбежал.

Полонский оглянулся. В темноте замаячили силуэты всадников. Банда на рысях окружала обоз.

— Сам ты сволочь! — громко, с чувством огромного облегчения крикнул Полонский. И, выбросив руку из кармана, выстрелил бандиту в лицо.

В то же мгновение со всех подвод слетел брезент, и на дорогу, щелкая затворами, стали выскакивать красноармейцы 5-го Донского полка ВЧК.

— Бросай оружие!