Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Лея становится профессиональным революционером. На всю жизнь связывает свою судьбу с Коммунистической партией Германии. Ей только что исполнилось 20, когда ее впервые арестовали и выдворили из страны, запретив работать в Германии… В 1930–1933 годах Лея учится и работает в Москве. В марте 1933 года она снова на нелегальной работе в Берлине. Она сама просила направить ее в Германию, где надеялась увидеть горячо любимого человека — Фрица Гроссе. Лея выполняет работу партийного курьера, обеспечивая нужную для КПГ связь между разрозненными группами коммунистов и частично разгромленным гестапо, но все еще действующим коммунистическим подпольем. Она работает в Германии, Бельгии, Франции, подвергая себя смертельной опасности. Нелегальный курьер. Жизнь под чужими именами. Редкие встречи с любимым Фрицем. Избегать ареста и слежки помогали полученные в юности навыки во время занятий гимнастикой и балетом на профессиональном уровне, знание французского языка, как родного немецкого и польского. Немаловажную роль играли красивая внешность, аристократичные манеры, врожденная артистичность, продуманная и расчетливая смелость, умение скрывать эмоции. Воля и решительность. Преданность идее и любимому человеку-единомышленнику. Приход нацистов к власти внес свои «коррективы» в жизнь партийного нелегала Леи Гроссе. Ее вновь арестовали. На сей раз это сделала созданная гитлеровским режимом новая служба — гестапо. Ее арестовывают выследившие ее нацистские ищейки. Это произошло в августе 1934 года…

Беспрерывные изнурительные допросы и побои. Ее несколько раз избивали до потери сознания. Лея была на пятом месяце беременности. Гестаповцы предлагали жизнь ей и ребенку в обмен на предательство. У них не получилось. Очередной допрос. Последнее, что она запомнила, это страшный удар в лицо, опрокинувший ее на каменный пол. Подняться она уже не смогла. С уплывающим сознанием, как в тумане, она видела склонившееся над ней красное от натуги лицо гестаповца, он что-то кричал, но она оглохла от удара. Гестаповец поставил ногу в сапоге на ее живот. До возвращающегося к ней слуха глухо доносилось: «Будешь говорить!..» — поток самых оскорбительных для женщины слов. В ответ молчание, только горящие ненавистью глаза, взгляд которых еще больше распалил нацистского палача…

— Нет, ты не чистопородная еврейка! В тебе течет и немецкая кровь. Так может смотреть и сопротивляться только немецкая женщина! Еврейка на это не способна!

Лея с трудом разлепила запекшиеся от крови губы. Это было ее единственное оружие, которым она могла нанести ответный удар врагу:

— Нет, я чистая еврейка! И бабушка, и дедушка у меня евреи. И весь род мой — евреи!

Она почувствовала поддержку еще не родившегося дитя, стучавшего ручками и ножками у нее в животе.

Изрыгая самые отвратительные и грязные ругательства, гестаповец стал с силой давить сапогом на живот распластавшейся перед ним на полу несчастной и беспомощной женщины. Лея попыталась сбросить ногу в сапоге и повернуться на бок… Последовал последний удар сапогом в низ живота. Боли Лея уже не почувствовала…

Лея очнулась на койке с чистым и свежим бельем в тюремной больнице. У ее кровати сидел пожилой человек, из-под отворотов белого врачебного халата которого виднелась гестаповская униформа. Но глаза этого нациста с теплом и состраданием смотрели на Лею.

— Вот что, девочка, сейчас тебе принесут поесть. Это хорошая пища, больничная. Обязательно поешь. Ты должна сохранить силы. Я прослежу за твоим лечением.

— Что с моим ребенком? — только и смогла произнести Лея.

— У тебя нет больше ребенка. Он погиб.

Лея снова потеряла сознание…

Этот гестаповский врач еще несколько раз заходил к Лее, пока она полностью не пришла в себя. «Неужели в гестапо могут быть люди, сохранившие человеческий облик?» — неоднократно задавалась вопросом Лея. Но с этим гестаповцем было именно так. Он успокаивал Лею:

— Я делал тебе операцию. Ты здоровая женщина. Ты еще сможешь рожать…

Спустя два года тюремного заключения в одиночной камере нацистский суд приговорил Лею к трем годам каторжной тюрьмы, обвинив ее в «государственной измене на подготовительной стадии».

В каторжной тюрьме тоже существовало сопротивление режиму. Четко работала партийная организация, не давая узницам опуститься до животного уровня. Была связь и с подпольем на воле…

Пережитый Леей ад в застенках гестапо, выдавленный из чрева, так и не успевший познать мир ребенок, каторжный, не просто изнуряющий, а испепеляющий душу и тело рабский труд не сломили волю этой маленькой и такой внешне хрупкой женщины. Она по-прежнему верила в свою звезду и светлое будущее всех честных людей…

Нацистские власти после выхода Леи из каторжной тюрьмы на свободу выдворили ее в Польшу, как имевшую в прошлом гражданство этой страны. С помощью товарищей по подполью она сумела на какое-то время благополучно устроиться. После уничтожения Польского государства и оккупации части территории вермахтом Лее удалось связаться с польскими товарищами, которые сумели переправить ее в Советский Союз…