Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

— В прошлом году, на Лейпцигской ярмарке, — просто ответила Майя. — Я ему вчера позвонила. Он живет в другом городе в Западной Германии. Сказала, что буду в Западном Берлине по случаю смерти родственника, и он просил встретиться с ним здесь. Специально приедет в Берлин. Я знала время нашего нахождения в Западном Берлине, и мы договорились встретиться. Георгий Захарович, позвольте мне, я вас не подведу. Я сейчас, если вы разрешите, уеду на такси и вернусь прямо в крематорий к назначенному времени. У меня в распоряжении три часа. Я вас не подведу. Честное слово, — искренне говорила Майя.

— Конечно, конечно, Майечка, поезжай, дело молодое. Только не подведи меня, да и отца тоже. Не надо опаздывать к прощанию в крематории.

— Не волнуйтесь, Георгий Захарович, — ответила Майя. — Папа знает о наших отношениях с этим молодым человеком, и он еще вчера разрешил мне эту встречу. А вам мы не говорили, потому что вдруг бы отменили наш выезд.

Сделав всем присутствовавшим в комнате прощальный жест ручкой и благодарно посмотрев на меня, Майя оставила нас. Пообщавшись еще какое-то время со старичком хозяином и взяв с собой в машину симпатичную старушку, мы отправились в крематорий. И еще одна неожиданность. Вильгельм попросил купить ему красные гвоздики, которые он положит в гроб. Валюты у него не было, он рассчитывал на меня. Старушка же была с заранее заготовленным букетом красных гвоздик.

В крематории, как это принято у немцев, все происходило по времени с точностью до одной минуты. Из высоко расположенной ячейки холодильной камеры, где находился гроб, служащие этого заведения с помощью специального устройства-подъемника извлекли гроб и поставили его на пол. Подняли крышку, обнажив благородной внешности совершенно седого старичка. Вильгельм положил в гроб цветы и вдруг припал к груди усопшего и зарыдал. Мне кажется, это были искренние слезы. Затем он подошел ко мне и приник к моей груди.

— Георгий Захарович, посмотрите, как он похож на папу — одно лицо!

Действительно, усопший родственник был почти копией расстрелянного в 1919 году Карла Либкнехта, если бы воображение смогло состарить тогда 50-летнего революционера.

Хельми рыдал. Я успокаивал его. Всплакнула и старушка, знавшая покойного всю свою жизнь. А у меня в голове билась только одна мысль: где Майя? Церемония прощания подходила к концу. Майя была хорошо осведомлена о времени приезда в крематорий. В принципе, душа моя была спокойна. Я почему-то верил в искренность и порядочность Майи…

Она вбежала в зал крематория на последних минутах прощания. Успела! Подошла ко мне и благодарно сжала мою руку. На сердце отлегло.

— Спасибо тебе, девочка, — только и сказал я.

Завезли старушку домой и поехали к себе, в Демократический Берлин. Вильгельм попросил подъехать к парку на Маркс-Энгельс-плац. В годы жизни Карла Либкнехта эта площадь с зелеными насаждениями именовалась парком Люстгартен[104]. Хельми с умилением долго рассказывал мне, как именно вот на этом месте его отец Карл Либкнехт приподнял его, десятилетнего мальчугана, на фундамент решетчатой ограды и он наблюдал демонстрацию революционных матросов.

— Я тоже был в детской матросской форме…

В последующем мы многократно, но мимолетно встречались с Вильгельмом Либкнехтом, который просил меня, как все близкие друзья, называть его Хельми. Эти встречи «на ходу» происходили, как правило, в здании посольства или редко — на улицах города. Хельми был частым гостем в Республике. Кстати, каждая его поездка в ГДР щедро оплачивалась ЦК СЕПГ. Он так и запомнился мне — энергичным, очень подвижным, небольшого роста человеком, обладавшим энциклопедическими познаниями в области общей истории, мировой литературы, жизни Германии, истории коммунистического движения. Он был интеллигентен, с хорошими манерами и умением понравиться собеседнику. Если я иногда вспоминаю Хельми, в памяти обязательно всплывает звучание его неподражаемого басовитого, с рокочущими интонациями и очень специфического голоса профессионального оратора-трибуна. Я думаю, это было единственным, что он унаследовал от своего отца — вождя и любимца немецких трудящихся в далекие и кровавые революционные годы.

ЗИГЗАГИ СУДЬБЫ. 1971 год

Осенью 1971 года после завершения переговоров по Западному Берлину и подписания четырехстороннего соглашения, значительно улучшившего отношения этого города с внешним миром, наш посол Петр Андреевич Абрасимов выехал в Париж, где возглавил советское посольство. В Берлине его сменил неизвестный в МИДе и среди германистов заместитель председателя Совета Министров СССР Михаил Тимофеевич Ефремов.