Без семьи

Я позвал его. Но он, отлично понимая свою вину, бросился от меня прочь. Я должен был строго наказать Зербино, иначе и другие собаки могли последовать его примеру. Но как заставить его вернуться? Пришлось обратиться за помощью к Капи.

– Приведи ко мне Зербино! – приказал я ему.

Капи послушно отправился выполнять моё приказание. В ожидании собак я решил передохнуть и собраться с мыслями. К тому же местечко, где я остановился, как нельзя лучше располагало к отдыху.

Совершенно неожиданно мы очутились на берегу Южного канала. Вода, зелёные деревья, свежая трава, маленький ручеёк, вытекающий из расселины скалы, заросшей цветущими растениями, – всё радовало глаз, и ждать здесь возвращения собак было чудесно.

Однако прошёл час, а собаки не появлялись. Я начал уже беспокоиться. Наконец прибежал Капи, один, с опущенной головой.

– А где же Зербино?

Капи с виноватым видом улёгся у моих ног, и тут я заметил, что одно ухо его окровавлено. Значит, Зербино не послушался. Приходилось ждать, когда он добровольно явится с повинной.

Я растянулся под деревом и привязал Душку, опасаясь, как бы ему не вздумалось последовать за Зербино. Капп и Дольче легли возле меня.

Время шло. Зербино не показывался, и я незаметно для себя уснул.

Когда я проснулся, солнце стояло высоко над моей головой. Но, и не глядя на солнце, я знал, что уже поздно и прошло много времени с тех пор, как я съел последний кусок хлеба. Видно было, что собаки и Душка тоже очень проголодались. Капи и Дольче сидели с унылым видом, Душка гримасничал. А Зербино так и не появлялся.

Я его звал, свистел, но он не шёл. Хорошо позавтракав, он спокойно спал где-нибудь под кустом.

Положение моё становилось критическим: если я уйду, он может потеряться и не найти нас; если останусь ждать, то не смогу ничего заработать нам на пропитание. А голод давал себя чувствовать всё сильнее и сильнее. Собаки в отчаянии не сводили с меня глаз, Душка тёр живот и недовольно ворчал.

Быть может, животным станет легче, если я сыграю что-нибудь весёлое? Во всяком случае, если я буду играть, а собаки и Душка – танцевать, то время пройдёт быстрее.

Я взял арфу и, став спиной к каналу, заиграл вальс. Сначала мои актёры, по-видимому, совсем не были расположены к танцам: кусок хлеба их устроил бы больше, но мало-помалу они оживились, музыка начала производить надлежащее действие, они забыли о голоде. Я играл, а собаки танцевали.

– Браво! – внезапно раздался позади меня звонкий детский голос.

Я быстро обернулся и увидел небольшую баржу, которую тянули на буксире две лошади, находившиеся на противоположном берегу. Такой странной баржи я ещё никогда не встречал. Она была гораздо короче тех, которые обычно плавают по каналам, а на её палубе находилась веранда, увитая вьющимися растениями. На веранде стояла молодая женщина с красивым, но печальным лицом, а возле неё лежал мальчик моих лет. Очевидно, это он и крикнул «браво».

Оправившись от изумления и решив, что здесь мне как будто ничто не угрожает, я приподнял шляпу, чтобы поблагодарить за аплодисменты.

– Вы играете для собственного удовольствия? – спросила меня молодая женщина; она говорила с иностранным акцентом.

– Мои артисты должны ежедневно упражняться, а кроме того, я хотел немного развлечься.

Мальчик сделал знак, и дама нагнулась к нему.

– Не сыграете ли вы ещё что-нибудь? – спросила она меня, подняв голову.

Разве я мог отказаться сыграть для публики, так кстати появившейся?

– Что вам угодно: танец или комедию?

– Конечно, комедию! – закричал мальчик.

Но дама перебила его, сказав, что предпочитает танец.

– Танец – это будет слишком коротко, – возразил мальчик.

– После танца мы можем, если пожелает почтеннейшая публика, показать различные фокусы, которые исполняют в лучших цирках Парижа.

Так говорил Виталис, и я старался произнести эти слова с не меньшим достоинством, чем он.

Как хорошо, что они отказались от комедии! Мне было бы очень трудно устроить представление без Зербино, к тому же у меня не было необходимых вещей и костюмов.

Я снова взял арфу и заиграл вальс. Тотчас же Капи обнял лапками Дольче, и они принялись кружиться. Затем Душка протанцевал один. После этого мы показали все свои фокусы и совсем забыли об усталости. Мои артисты, очевидно, поняли, что за свои труды они получат обед, и не щадили сил, так же как я не щадил себя.

Во время одного из номеров неожиданно вылез из-за куста Зербино. Когда его товарищи поравнялись с ним, он как ни в чём не бывало стал на своё обычное место и начал исполнять свою роль.

Играя на арфе и наблюдая за моими артистами, я в то же время поглядывал на мальчика. Меня удивляло, что он совсем не двигается, хотя ему, по-видимому, очень нравилось наше представление. Он лежал вытянувшись неподвижно, поднимая только руки, чтобы нам аплодировать. Казалось, он был привязан к доске, на которой лежал.

Ветер незаметно пригнал баржу к нашему берегу, и я мог теперь хорошо его разглядеть.

У мальчика были светлые волосы и такое бледное личико, что сквозь тонкую кожу на лбу просвечивали голубые жилки. Выражение его лица было болезненным, кротким и грустным.